Entries by category: политика
англичанка гадитЪ!
Это я все про "Паскевича".
Автор приводит выдержку из письма фельдмаршала, адресованного императору и датированного апрелем 1853 г., в разгар дипломатического кризиса, вызванного сезонным обострением Восточного вопроса:
"Старинная всегдашняя политика Англии была:ссорить державы твердой земли. Это до того вошло в их правило, что, видя долгий мир в Европе, они старались даже возмущениями сделать перевороты на твердой земле (речь идет о "Весне народов", надо полагать? Thor). Как же им не рисковать несколькими кораблями для того, чтобы удержать Францию в разрыве с Россией?".
А для чего все это понадобилось Лондону - фельдмаршал дает следующий ответ:
"Здесь обнаруживается в политике Англии, что боятся теперь англичане разрыва с Францией. Заняв Францию в другом месте, даже развязав с ней войну, не будет ли для англичан средством удержать Францию от нападения на Англию (выделено мною - Thor)".
Любопытное видение политики Лондона накануне Восточной войны, между прочим, и если принять во внимание, что соперничество между Лондоном и Парижем все предыдущие годы никуда не делось, и до начала Восточной войны отношения между ними были, мягко говоря, достаточно напряженными, то выходит, что в Лондоне сделали ловкий финт ушами и использовали тягу Наполеона Малого к поиску приключений в своих интересах. Надменные бритты убили одним выстрелом даже не одного, но трех зайцев - сняли на время угрозу войны с Францией, ослабили Россию и положили начало разделу Турции. Молодцы, что уж там говорить!
Это я все про "Паскевича".
Автор приводит выдержку из письма фельдмаршала, адресованного императору и датированного апрелем 1853 г., в разгар дипломатического кризиса, вызванного сезонным обострением Восточного вопроса:
"Старинная всегдашняя политика Англии была:ссорить державы твердой земли. Это до того вошло в их правило, что, видя долгий мир в Европе, они старались даже возмущениями сделать перевороты на твердой земле (речь идет о "Весне народов", надо полагать? Thor). Как же им не рисковать несколькими кораблями для того, чтобы удержать Францию в разрыве с Россией?".
А для чего все это понадобилось Лондону - фельдмаршал дает следующий ответ:
"Здесь обнаруживается в политике Англии, что боятся теперь англичане разрыва с Францией. Заняв Францию в другом месте, даже развязав с ней войну, не будет ли для англичан средством удержать Францию от нападения на Англию (выделено мною - Thor)".
Любопытное видение политики Лондона накануне Восточной войны, между прочим, и если принять во внимание, что соперничество между Лондоном и Парижем все предыдущие годы никуда не делось, и до начала Восточной войны отношения между ними были, мягко говоря, достаточно напряженными, то выходит, что в Лондоне сделали ловкий финт ушами и использовали тягу Наполеона Малого к поиску приключений в своих интересах. Надменные бритты убили одним выстрелом даже не одного, но трех зайцев - сняли на время угрозу войны с Францией, ослабили Россию и положили начало разделу Турции. Молодцы, что уж там говорить!
- Current Location:home, sweet home
- Current Mood:
crazy
не вошедший пока куда либо.
В последние десятилетия в историографии, прежде всего, увы, в зарубежной, предпринята попытка пересмотреть прежние оценки политического режима и устройства русского государства раннего Нового времени. Прежние оценки Московского государства как деспотического, «страны рабов, страны господ», основанная на некритическом восприятии оценок, которые давали Московии проезжие иноземцы, дипломаты, купцы и авантюристы, бесконечно далекие от понимания московских реалий (что требовало глубокого в них погружения, а московское общество, традиционное и консервативное, отнюдь не стремилось раскрыться для чужаков), не то чтобы сошли на нет, однако оказались серьезно поколеблены.
Этот поворот был связан с общей переоценкой итогов складывания и последующего развития раннемодерных государств Европы, прежде всего в эпоху «долгого XVI столетия», которое длилось без малого два века, с середины XV по 20-е – 30-е гг. XVII в. Общее мнение «ревизионистов» может быть выражено следующим образом – ранемодерные государства, на словах сильные и величественные, на самом деле были весьма и весьма (порой) далеки от того идеала, к которому они стремились и каким они пытались предстать перед своими подданными и иностранцами. Слабость верховной власти, обусловленная неразвитостью ее «мускулатуры» (в лице хотя бы той же бюрократии), «недоцентрализованность» политической, административной, правовой и иных сфер деятельности государства и общества маскировались громкими словами и претензиями в духе «Rex imperator in Regno suo» и «L’etat c”est moi»,, выдававшими желаемое за действительность. На самом же деле монархии раннего Нового времени визуально хотя и отличались в выгодную сторону от рыхлых и неконсолидированных своих предшественников эпохи Средневековья с их «рассеянной» властью и суверенитетом, на деле они далеко от них и не ушли. Впрочем, это и немудрено, если принять во внимание ограниченность ресурсов, которые были в распоряжении суверенов раннего Нового времени и, самое главное, эволюционный (по преимуществу) путь развития раннемодерной государственности, в рамках которого новые явления в политической, административной, правовой и пр. сферах постепенно «прорастали» сквозь средневековую традицию.
Как результат, раннемодерные монархии, даже такие, как французская, представляли собой своего рода «лоскутные», «композитные» политии, скроенные на скорую руку из территорий с разным уровнем политического, экономического и культурного развития (Русское государство образовалось за время жизни одного поколения - при Иване III). Целостность этих государств и их дееспособность во многом определялась способностью и готовностью верховной власти с одной и «политической нации» (имея в виду под ней в первую очередь провинциальные, местные элиты) с другой, идти на компромиссы и искать сотрудничества с потенциальными партнерами в управлении государством и обществом. Как писали историки Дж. Брюер и Э. Хелльмут, «переговоры, а не насилие, являлось ключевым моментом» в политических и административных практиках раннего Нового времени. Впрочем, и насилие, и «революции» (понимая пол ними скачкообразные перемены в политическом, административном и правовом устройстве общества и государства), отнюдь не исключались, но были чем-то из ряда вон выходящим, почему и впечатывались прочно в сознание как современников, так и потомков. В этом отношении «долгий XVI век» был показателен, ибо 2-я его половина прошла как раз под знаком политической турбулентности, так или иначе вовлекшей в свою орбиту все мало-мальски значимые государства Евразии. Но, подчеркнем это еще раз, этому вихрю предшествовал достаточно долгий путь эволюционного развития, в процессе которого как раз и формировались те новые явления, которые потом составят образ государства эпохи Модерна. Пока же раннемодерные монархи, постепенно, шаг за шагом наращивая свою властную «мускулатуру» (под которой историк Н. Коллманн понимала соответствующую инфраструктуру для обеспечения государственной деятельности, прежде всего внешнеполитической – новые налоги, бюрократические структуры, кодифицированное право, централизованная судебная система и пр. вкупе с выстраиванием соответствующей религиозно-идеологической надстройки), были вынуждены в больше или меньшей степени учитывать мнение «общества» и искать у него помощи и поддержки.
Все вышесказанное в полной мере может быть отнесено и к раннемодерной России, в особенности к России «долгого XVI столетия» (естественно, с поправкой на местные реалии и нюансы). Вслед за академиком Н.Н. Покровским американский исследователь В. Кивельсон в 1996 г. отмечала, что в Русском государстве раннего Нового времени также, как и в современных ей европейских государствах, верховная власть нуждалась и искала опоры в обществе, в различных его слоях и группах (когда К. Борки писал об Османской империи, что имперские власти, преследую свой raison d'Etat, были вынуждены «делить контроль с множеством посреднических организаций и локальными элитами, религиозными и местными административными структурами, а также многими другими привилегированными группами (выделено нами – Thor)…», то описанная ею «стратегия» характерна и для России). Последние же использовали эту потребность для того, чтобы защищать в рамках действующей политической системы (которую они к тому же сами и создавали своими действиями) свои права и интересы.
В. Кивельсон проложила дорогу другим исследователям – как зарубежным (отметим в этой связи работы французского историка А. Береловича и Н. Коллманн), так и российским (см, например, работы В.А. Аракчеева и В.В. Бовыкина). Их точка зрения на сущность политического режима и характер взаимоотношений власти и общества в раннемодерной России (прежде всего «политической нации») в большей или меньшей степени соответствовали выводам, полученным В. Кивельсон. Особенности геополитического, географического положения Русского государства, его формирования и последующего развития, наложили свой отпечаток на характер его политических, административных и правовых институтов, не говоря уже о прочих, однако при всех видимых внешних отличиях Россия раннего Нового времени в общем и в целом не выбивается из общего «тренда», определявшего развитие раннемодерных государств.
В последние десятилетия в историографии, прежде всего, увы, в зарубежной, предпринята попытка пересмотреть прежние оценки политического режима и устройства русского государства раннего Нового времени. Прежние оценки Московского государства как деспотического, «страны рабов, страны господ», основанная на некритическом восприятии оценок, которые давали Московии проезжие иноземцы, дипломаты, купцы и авантюристы, бесконечно далекие от понимания московских реалий (что требовало глубокого в них погружения, а московское общество, традиционное и консервативное, отнюдь не стремилось раскрыться для чужаков), не то чтобы сошли на нет, однако оказались серьезно поколеблены.
Этот поворот был связан с общей переоценкой итогов складывания и последующего развития раннемодерных государств Европы, прежде всего в эпоху «долгого XVI столетия», которое длилось без малого два века, с середины XV по 20-е – 30-е гг. XVII в. Общее мнение «ревизионистов» может быть выражено следующим образом – ранемодерные государства, на словах сильные и величественные, на самом деле были весьма и весьма (порой) далеки от того идеала, к которому они стремились и каким они пытались предстать перед своими подданными и иностранцами. Слабость верховной власти, обусловленная неразвитостью ее «мускулатуры» (в лице хотя бы той же бюрократии), «недоцентрализованность» политической, административной, правовой и иных сфер деятельности государства и общества маскировались громкими словами и претензиями в духе «Rex imperator in Regno suo» и «L’etat c”est moi»,, выдававшими желаемое за действительность. На самом же деле монархии раннего Нового времени визуально хотя и отличались в выгодную сторону от рыхлых и неконсолидированных своих предшественников эпохи Средневековья с их «рассеянной» властью и суверенитетом, на деле они далеко от них и не ушли. Впрочем, это и немудрено, если принять во внимание ограниченность ресурсов, которые были в распоряжении суверенов раннего Нового времени и, самое главное, эволюционный (по преимуществу) путь развития раннемодерной государственности, в рамках которого новые явления в политической, административной, правовой и пр. сферах постепенно «прорастали» сквозь средневековую традицию.
Как результат, раннемодерные монархии, даже такие, как французская, представляли собой своего рода «лоскутные», «композитные» политии, скроенные на скорую руку из территорий с разным уровнем политического, экономического и культурного развития (Русское государство образовалось за время жизни одного поколения - при Иване III). Целостность этих государств и их дееспособность во многом определялась способностью и готовностью верховной власти с одной и «политической нации» (имея в виду под ней в первую очередь провинциальные, местные элиты) с другой, идти на компромиссы и искать сотрудничества с потенциальными партнерами в управлении государством и обществом. Как писали историки Дж. Брюер и Э. Хелльмут, «переговоры, а не насилие, являлось ключевым моментом» в политических и административных практиках раннего Нового времени. Впрочем, и насилие, и «революции» (понимая пол ними скачкообразные перемены в политическом, административном и правовом устройстве общества и государства), отнюдь не исключались, но были чем-то из ряда вон выходящим, почему и впечатывались прочно в сознание как современников, так и потомков. В этом отношении «долгий XVI век» был показателен, ибо 2-я его половина прошла как раз под знаком политической турбулентности, так или иначе вовлекшей в свою орбиту все мало-мальски значимые государства Евразии. Но, подчеркнем это еще раз, этому вихрю предшествовал достаточно долгий путь эволюционного развития, в процессе которого как раз и формировались те новые явления, которые потом составят образ государства эпохи Модерна. Пока же раннемодерные монархи, постепенно, шаг за шагом наращивая свою властную «мускулатуру» (под которой историк Н. Коллманн понимала соответствующую инфраструктуру для обеспечения государственной деятельности, прежде всего внешнеполитической – новые налоги, бюрократические структуры, кодифицированное право, централизованная судебная система и пр. вкупе с выстраиванием соответствующей религиозно-идеологической надстройки), были вынуждены в больше или меньшей степени учитывать мнение «общества» и искать у него помощи и поддержки.
Все вышесказанное в полной мере может быть отнесено и к раннемодерной России, в особенности к России «долгого XVI столетия» (естественно, с поправкой на местные реалии и нюансы). Вслед за академиком Н.Н. Покровским американский исследователь В. Кивельсон в 1996 г. отмечала, что в Русском государстве раннего Нового времени также, как и в современных ей европейских государствах, верховная власть нуждалась и искала опоры в обществе, в различных его слоях и группах (когда К. Борки писал об Османской империи, что имперские власти, преследую свой raison d'Etat, были вынуждены «делить контроль с множеством посреднических организаций и локальными элитами, религиозными и местными административными структурами, а также многими другими привилегированными группами (выделено нами – Thor)…», то описанная ею «стратегия» характерна и для России). Последние же использовали эту потребность для того, чтобы защищать в рамках действующей политической системы (которую они к тому же сами и создавали своими действиями) свои права и интересы.
В. Кивельсон проложила дорогу другим исследователям – как зарубежным (отметим в этой связи работы французского историка А. Береловича и Н. Коллманн), так и российским (см, например, работы В.А. Аракчеева и В.В. Бовыкина). Их точка зрения на сущность политического режима и характер взаимоотношений власти и общества в раннемодерной России (прежде всего «политической нации») в большей или меньшей степени соответствовали выводам, полученным В. Кивельсон. Особенности геополитического, географического положения Русского государства, его формирования и последующего развития, наложили свой отпечаток на характер его политических, административных и правовых институтов, не говоря уже о прочих, однако при всех видимых внешних отличиях Россия раннего Нового времени в общем и в целом не выбивается из общего «тренда», определявшего развитие раннемодерных государств.
- Current Location:home, sweet home
- Current Mood:
cynical
Полистал (теперь надо внимательно прочитать, с карандашом в руках) работу А.А. Кривопалова о Паскевиче и стратегии Николая I.
Весьма занятное и прелюбопытное чтение предстоит, однако. Несколько основных тезисов, заинтересовавших меня. 1-й - в изучении истории Крымской войны произошел своего рода редукционизм, который свел историю этого конфликта к боданию вокруг Севастополя, тогда как прочие сюжеты рассматривались как второстепенные.
2-й - всю внешнюю политику Николая I нужно рассматривать через призму опыта наполеоновских войн и лозунга "Никогда больше". Николай Павлович в своих действиях стремился сохранить устраивавший его венский миропорядок, создававший определенные гарантии неповторения 12-го года и похода объединенной Европы против России. Весь это легитимизм и борьба с революция - суть производные от этого.
3-й - в начале 50-х гг. эта политика закономерно зашла в тупик, возможности для дипломатического маневра резко сузились, а число недовольных политикой России в Европе непомерно выросло. Британия была недовольна тем, что Россия как мощное государство слишком сильно влияет на европейскую (а, значит, и на мировую) политику и вообще, на континенте не должно быть государство, не только превосходящего, но и сравнимого по влиянию с Британией. Франция стремилась восстановить себя в статусе великой державы и избавиться от оков Вены, а Наполеону маленькому нужна до зарезу маленькая, но победоносная война. Австрия опасалась, что активизация России на Балканах взорвет хрупкий внутренний мир в империи и вызовет славянский ирредентизм. В Берлине были недовольны тем, что Петербург всячески противодействовал объединению Германии под прусским началом и вообще изменению ситуации в Германии - Россию вполне устраивала слаба я и раздробленная Германия, на кой ей нужен был II Рейх? Само собой, против России было и либеральное европейское обчественное мнение - тут, панимаш, свобода, а там "страна рабов, страна господ" и тирании. Активное вмешательство России в события 1848-1850 гг. стало той самой последней каплей, и теперь оставалось найти только повод для войны.
Вот у меня сложилось впечатление, что мрачная "пятилетка", пришедшаяся на конец правления Николая, связана как раз с тем, что император чувствовал надвигающуюся угрозу и не знал, как избежать конфликта. "Замораживание" реформ и внутренней политики - одна из форм подготовки к неизбежной войне. И в этой напряженной обстановке, под влиянием стресса, и была допущена роковая ошибка в пресловутом "Восточном вопросе. Но если не она, то нашлась бы другая - "ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать". Ослабление России как главного гаранта венского миропорядка и привело в конечном итоге к коренному изменению политической карты Европы, созданию Германской империи и... В общем, все, что последовало дальше, результат неудачи внешнеполитической стратегии Николая I. Впрочем, эта неудача была предопределена изначально - не Николай, так Александр II завалил бы все дело.
Весьма занятное и прелюбопытное чтение предстоит, однако. Несколько основных тезисов, заинтересовавших меня. 1-й - в изучении истории Крымской войны произошел своего рода редукционизм, который свел историю этого конфликта к боданию вокруг Севастополя, тогда как прочие сюжеты рассматривались как второстепенные.
2-й - всю внешнюю политику Николая I нужно рассматривать через призму опыта наполеоновских войн и лозунга "Никогда больше". Николай Павлович в своих действиях стремился сохранить устраивавший его венский миропорядок, создававший определенные гарантии неповторения 12-го года и похода объединенной Европы против России. Весь это легитимизм и борьба с революция - суть производные от этого.
3-й - в начале 50-х гг. эта политика закономерно зашла в тупик, возможности для дипломатического маневра резко сузились, а число недовольных политикой России в Европе непомерно выросло. Британия была недовольна тем, что Россия как мощное государство слишком сильно влияет на европейскую (а, значит, и на мировую) политику и вообще, на континенте не должно быть государство, не только превосходящего, но и сравнимого по влиянию с Британией. Франция стремилась восстановить себя в статусе великой державы и избавиться от оков Вены, а Наполеону маленькому нужна до зарезу маленькая, но победоносная война. Австрия опасалась, что активизация России на Балканах взорвет хрупкий внутренний мир в империи и вызовет славянский ирредентизм. В Берлине были недовольны тем, что Петербург всячески противодействовал объединению Германии под прусским началом и вообще изменению ситуации в Германии - Россию вполне устраивала слаба я и раздробленная Германия, на кой ей нужен был II Рейх? Само собой, против России было и либеральное европейское обчественное мнение - тут, панимаш, свобода, а там "страна рабов, страна господ" и тирании. Активное вмешательство России в события 1848-1850 гг. стало той самой последней каплей, и теперь оставалось найти только повод для войны.
Вот у меня сложилось впечатление, что мрачная "пятилетка", пришедшаяся на конец правления Николая, связана как раз с тем, что император чувствовал надвигающуюся угрозу и не знал, как избежать конфликта. "Замораживание" реформ и внутренней политики - одна из форм подготовки к неизбежной войне. И в этой напряженной обстановке, под влиянием стресса, и была допущена роковая ошибка в пресловутом "Восточном вопросе. Но если не она, то нашлась бы другая - "ты виноват лишь тем, что хочется мне кушать". Ослабление России как главного гаранта венского миропорядка и привело в конечном итоге к коренному изменению политической карты Европы, созданию Германской империи и... В общем, все, что последовало дальше, результат неудачи внешнеполитической стратегии Николая I. Впрочем, эта неудача была предопределена изначально - не Николай, так Александр II завалил бы все дело.
- Current Location:home, sweet home
- Current Mood:
melancholy
Такая вот мемориальная доска, сообщают с мест, есть в славном городе Архангельске:
Смех смехом, но если серьезно, то Иоанн, прозванный за свою жестокость Васильевичем, в определенном смысле (с поправкой на те времена, конечно, тогдашние нравы и обычаи), может считаться отцом пресловутого гражданского общества и если не демократии, то демократических процедур (выборы и все такое, включая Vox populi и l'opinion publique).
Про книгопечатание я и вовсе умолчу - ибо оно зародилось и стало развиваться именно при Иване Грозном и он покровительствовал ему. Одно время Печатный двор даже работал в опричной Александровской слободе.
Смех смехом, но если серьезно, то Иоанн, прозванный за свою жестокость Васильевичем, в определенном смысле (с поправкой на те времена, конечно, тогдашние нравы и обычаи), может считаться отцом пресловутого гражданского общества и если не демократии, то демократических процедур (выборы и все такое, включая Vox populi и l'opinion publique).
Про книгопечатание я и вовсе умолчу - ибо оно зародилось и стало развиваться именно при Иване Грозном и он покровительствовал ему. Одно время Печатный двор даже работал в опричной Александровской слободе.
- Current Location:home, sweet home
- Current Mood: crazy
Камрад 
george_rooke пишет:
"можно ругать Карла и Бэкингема, которые не могли внятно сформулировать бюджет, и восторгаться Парламентом, который в результате в бюджете отказал.
Проблема в том, что это решение имело и очень много отрицательных моментов. На эти деньги (напомню - 489 тысяч фунтов) собирались не только вооружить экспедицию на Кадис (ну или захватить "серебряный флот", ибо Карл со своим фаворитом спали и видели во сне песо, пиастры и дублоны), но и флотилии для защиты Прибрежных морей (Narrow Seas, Узкие моря). А тем временем в водах Англии во всю орудовали берберийские пираты, Плимут во всю посылал жалобные письма к Королевскому совету. Там писали: "Уже в течение двух лет пираты не оставляют в покое торговые суда Вашего Величества", 27 судов и почти 1000 моряков захвачены пиратами в плен, 200 человек захвачены на суше и проданы в рабство, у Дартмута пиратский корабль зашел в саму гавань порта и безнаказанно захватил 3 корнуэльские лодки с товаром.
Сэр Фрэнсис Стюарт, отвечавший за защиту Прибрежных морей, вызвал всеобщую ненависть и многочисленные жалобы от коммерсантов и торговцев. Но они жаловались напрасно - денег все равно не было .
Проблема осложнялась тем, что в дело вмешались и Дюнкерцы, испанские корсары вывели на тропу войны 40 малых кораблей с 3000 моряков, которые устроили ужасный погром английскому рыболовству у Эссекса, Гарвича и Дувра. Бэкингэм, понимая, что сейчас настанет настоящий писец, срочно вооружил за свои деньги 4 Great Ships и приказал командиру "Дувр Касл" лейтенанту Хиппсли пойти на блокаду Дюнкерка. Хиппсли подошел 1 сентября, но было уже слишком поздно, поскольку еще 18 каперов успели выйти на охоту. На этот раз они пошли вдоль английского побережья к Девону и Корнуоллу, захватывая торговые корабли и рыбацкие шхуны.
При этом Парламент не нашел ничего лучше, чтобы перед уходом пнуть Бэкингема за 8 кораблей Джона Пеннингтона, которые ушли к Дьеппу и должны были перевести французские войска к Ла-Рошели. С одной стороны - этих судов не хватало для обороны собственного побережья. С другой - получилось так, что из-за неосмотрительности Карла и Бэкингема англичане невольно воюют против своих единоверцев - французских гугенотов.
Однако депутаты забыли один маленький вещь - они финансирование не выделили. И у Карла осталась надежда только на французское приданное королевы Генриетты, которые Ришелье обязался выплатить после выполнения всех условий договора, в том числе - и выделения судов.
"Вэнгард" Пеннингтона безусловно помог бы защитить побережье, никто не спорит. Если бы были деньги его вооружить и оснастить. Хотелось бы напомнить сквозь века депутатам, что оснастили эти корабли на французские деньги.
7 сентября благодаря опять-таки вложениям Бэкингема, плюс - подсобили голландцы, которых этот разгул преступности тоже совершенно не радовал, Исаак Пеннингтон и Эдвард Сессил смогли-таки вывести в море 24 корабля, к которым присоединились 4 голландских. 9 дней эта эскадра бороздила воды Канала, было захвачено даже 6 дюнкеркцев (из 58), общая сумма призовых была оценена в 40 тысяч фунтов, однако потери торговых оценивались в 10 раз больше.
Тем не менее выход этого флота заставил убраться дюнкеркцев и пиратов в свои порты.
Как результат удара испанцев и каперов - потеря до 300 торговых и рыболовецких кораблей, это примерно 15% всего торгового флота англичан.
Подводя уже заключительный итог - если Карл был неправ в форме подачи запросов в парламент, то парламент вообще забил на проблемы, стоявшие перед страной, и предпочел форму содержанию. Вместо того, чтобы разобраться, куда и какие средства нужны, создать комитеты, выделить фонды - депутаты предпочли самораспуститься, но при этом те же депутаты Плимута, Дувра и т.д. писали слезницы исполнительной власти, что их "грабють и убивають", с постоянными просьбами о помощи. При этом король и его фаворит не повели себя по примеру депутатов (Денег нет сейчас. Найдем деньги — сделаем индексацию. Вы держитесь здесь, вам всего доброго, хорошего настроения и здоровья) - они изыскали деньги, в том числе вложив и личные средства, и хотя бы попытались решить проблему..."
Свобода ..., и эта, как ее, демократия ...! Я вот живо представил себе аналогичную ситуацию, предположим, холодным летом 1541-го года в Москве (кстати, подобный сценарий обыграл Солоневич в своей "Народной монархии"). Итак, в столицу прилетает с "поля" на взмыленном коне еще более взмыленный гонец и вопит дурным матом - "Татаровя злыя идут! Сам царь с несметными ордами и с турскими! Караул, рятуйте, православные!". Немедленно собирается расширенное заседание Боярской думы с участием высшего клира и московских "нотаблей" - купецких людей, гостей там и прочих "лутчих" людей. На повестке дня вопрос - нужны деньги на подъем детей боярских и снаряжение армии на берег супротив царя и присных его. А еще надо денег порох-"зелье" купить, ядра заказать, да и пушек был не помешало прикупить с пищалями для обороны осбственно столицы. Короче, корона просит подмоги финансовой. И тут наш расширенный совет в лице бояр, иерархов и нотаблей выкатывает юному царю и его фавориту, первому министру князю Бельскому что-то вроде Петиции о праве (не, ну а чо, основания-то есть - воруют-с, лихоимствуют-с и все такое). Вопрос стоит ребром - или государь подписует Петицию, или денег нет.
Пока суд да дело, шум-гам и взаимный обмен мнениями, перерастающий в таскание за бороды и поколачивание оппонентов посохами и прочими дубьем и скамейками, татары опрокидывают слабые заслоны на берегу, так и не дождавшиеся подмоги (а оно надо - на свои идти на службу. Нехай сперва заплатят, а потом пойдем воевать - таков ход мыслей благородных русских джентри), переправляются через Оку и подступают к Москве, которая, ес-но, совершенно неготова к обороне - надо ж решить вопрос о правах! Кремль, само собой, татары не возьмут - кишка слаба, но вот московский посад выжечь - запросто, ну и, раз такая песня пошла - царь распустит войну в московских окрестностях и вдоволь насытит войско...
Есть, правда, и другой вариант - юный Иван отдаст свои игрушки в заклад и сам Бельский снарядит войско за свой счет - чай, не нищеброд какой-то, но хватит ли его войска для того, чтобы дать отпор самому царю крымскому с его ордами и турскими еничанами? Нет, не хватит, а дальше все будет развиваться по первому сценарию.
И конец всей истории- радитого, чтобы царь ушел от Москвы и войну свою прекратил, расширенный совет соглашается с его требованием платить Махмет-Кирееву дань и пребывание русских государей в подданстве татарском на веки вечные и дает соответствующую бумагу с печатями. Но за то демократия, свобода слова и парламантские дебаты победили злую волю монарха и присных его. Свобода приняла радостно у входа борцов за права!
P.S. А перед этим расширенное заседание Думы, освященного собора и нотаблей не выделило денег Ивану (читай - Бельскому) на подарки царю и подкуп татарских вельмож, мотивируя это заботой о народе, и без того обремененного множеством податей и повинностей.
george_rooke пишет:"можно ругать Карла и Бэкингема, которые не могли внятно сформулировать бюджет, и восторгаться Парламентом, который в результате в бюджете отказал.
Проблема в том, что это решение имело и очень много отрицательных моментов. На эти деньги (напомню - 489 тысяч фунтов) собирались не только вооружить экспедицию на Кадис (ну или захватить "серебряный флот", ибо Карл со своим фаворитом спали и видели во сне песо, пиастры и дублоны), но и флотилии для защиты Прибрежных морей (Narrow Seas, Узкие моря). А тем временем в водах Англии во всю орудовали берберийские пираты, Плимут во всю посылал жалобные письма к Королевскому совету. Там писали: "Уже в течение двух лет пираты не оставляют в покое торговые суда Вашего Величества", 27 судов и почти 1000 моряков захвачены пиратами в плен, 200 человек захвачены на суше и проданы в рабство, у Дартмута пиратский корабль зашел в саму гавань порта и безнаказанно захватил 3 корнуэльские лодки с товаром.
Сэр Фрэнсис Стюарт, отвечавший за защиту Прибрежных морей, вызвал всеобщую ненависть и многочисленные жалобы от коммерсантов и торговцев. Но они жаловались напрасно - денег все равно не было .
Проблема осложнялась тем, что в дело вмешались и Дюнкерцы, испанские корсары вывели на тропу войны 40 малых кораблей с 3000 моряков, которые устроили ужасный погром английскому рыболовству у Эссекса, Гарвича и Дувра. Бэкингэм, понимая, что сейчас настанет настоящий писец, срочно вооружил за свои деньги 4 Great Ships и приказал командиру "Дувр Касл" лейтенанту Хиппсли пойти на блокаду Дюнкерка. Хиппсли подошел 1 сентября, но было уже слишком поздно, поскольку еще 18 каперов успели выйти на охоту. На этот раз они пошли вдоль английского побережья к Девону и Корнуоллу, захватывая торговые корабли и рыбацкие шхуны.
При этом Парламент не нашел ничего лучше, чтобы перед уходом пнуть Бэкингема за 8 кораблей Джона Пеннингтона, которые ушли к Дьеппу и должны были перевести французские войска к Ла-Рошели. С одной стороны - этих судов не хватало для обороны собственного побережья. С другой - получилось так, что из-за неосмотрительности Карла и Бэкингема англичане невольно воюют против своих единоверцев - французских гугенотов.
Однако депутаты забыли один маленький вещь - они финансирование не выделили. И у Карла осталась надежда только на французское приданное королевы Генриетты, которые Ришелье обязался выплатить после выполнения всех условий договора, в том числе - и выделения судов.
"Вэнгард" Пеннингтона безусловно помог бы защитить побережье, никто не спорит. Если бы были деньги его вооружить и оснастить. Хотелось бы напомнить сквозь века депутатам, что оснастили эти корабли на французские деньги.
7 сентября благодаря опять-таки вложениям Бэкингема, плюс - подсобили голландцы, которых этот разгул преступности тоже совершенно не радовал, Исаак Пеннингтон и Эдвард Сессил смогли-таки вывести в море 24 корабля, к которым присоединились 4 голландских. 9 дней эта эскадра бороздила воды Канала, было захвачено даже 6 дюнкеркцев (из 58), общая сумма призовых была оценена в 40 тысяч фунтов, однако потери торговых оценивались в 10 раз больше.
Тем не менее выход этого флота заставил убраться дюнкеркцев и пиратов в свои порты.
Как результат удара испанцев и каперов - потеря до 300 торговых и рыболовецких кораблей, это примерно 15% всего торгового флота англичан.
Подводя уже заключительный итог - если Карл был неправ в форме подачи запросов в парламент, то парламент вообще забил на проблемы, стоявшие перед страной, и предпочел форму содержанию. Вместо того, чтобы разобраться, куда и какие средства нужны, создать комитеты, выделить фонды - депутаты предпочли самораспуститься, но при этом те же депутаты Плимута, Дувра и т.д. писали слезницы исполнительной власти, что их "грабють и убивають", с постоянными просьбами о помощи. При этом король и его фаворит не повели себя по примеру депутатов (Денег нет сейчас. Найдем деньги — сделаем индексацию. Вы держитесь здесь, вам всего доброго, хорошего настроения и здоровья) - они изыскали деньги, в том числе вложив и личные средства, и хотя бы попытались решить проблему..."
Свобода ..., и эта, как ее, демократия ...! Я вот живо представил себе аналогичную ситуацию, предположим, холодным летом 1541-го года в Москве (кстати, подобный сценарий обыграл Солоневич в своей "Народной монархии"). Итак, в столицу прилетает с "поля" на взмыленном коне еще более взмыленный гонец и вопит дурным матом - "Татаровя злыя идут! Сам царь с несметными ордами и с турскими! Караул, рятуйте, православные!". Немедленно собирается расширенное заседание Боярской думы с участием высшего клира и московских "нотаблей" - купецких людей, гостей там и прочих "лутчих" людей. На повестке дня вопрос - нужны деньги на подъем детей боярских и снаряжение армии на берег супротив царя и присных его. А еще надо денег порох-"зелье" купить, ядра заказать, да и пушек был не помешало прикупить с пищалями для обороны осбственно столицы. Короче, корона просит подмоги финансовой. И тут наш расширенный совет в лице бояр, иерархов и нотаблей выкатывает юному царю и его фавориту, первому министру князю Бельскому что-то вроде Петиции о праве (не, ну а чо, основания-то есть - воруют-с, лихоимствуют-с и все такое). Вопрос стоит ребром - или государь подписует Петицию, или денег нет.
Пока суд да дело, шум-гам и взаимный обмен мнениями, перерастающий в таскание за бороды и поколачивание оппонентов посохами и прочими дубьем и скамейками, татары опрокидывают слабые заслоны на берегу, так и не дождавшиеся подмоги (а оно надо - на свои идти на службу. Нехай сперва заплатят, а потом пойдем воевать - таков ход мыслей благородных русских джентри), переправляются через Оку и подступают к Москве, которая, ес-но, совершенно неготова к обороне - надо ж решить вопрос о правах! Кремль, само собой, татары не возьмут - кишка слаба, но вот московский посад выжечь - запросто, ну и, раз такая песня пошла - царь распустит войну в московских окрестностях и вдоволь насытит войско...
Есть, правда, и другой вариант - юный Иван отдаст свои игрушки в заклад и сам Бельский снарядит войско за свой счет - чай, не нищеброд какой-то, но хватит ли его войска для того, чтобы дать отпор самому царю крымскому с его ордами и турскими еничанами? Нет, не хватит, а дальше все будет развиваться по первому сценарию.
И конец всей истории- радитого, чтобы царь ушел от Москвы и войну свою прекратил, расширенный совет соглашается с его требованием платить Махмет-Кирееву дань и пребывание русских государей в подданстве татарском на веки вечные и дает соответствующую бумагу с печатями. Но за то демократия, свобода слова и парламантские дебаты победили злую волю монарха и присных его. Свобода приняла радостно у входа борцов за права!
P.S. А перед этим расширенное заседание Думы, освященного собора и нотаблей не выделило денег Ивану (читай - Бельскому) на подарки царю и подкуп татарских вельмож, мотивируя это заботой о народе, и без того обремененного множеством податей и повинностей.
- Current Location:home, sweet home
- Current Mood:
confused
