Таки продолжение предыдущего поста под тем же названием - еще одна история, про младшенького из славного семейства Шереметевых...
Честное слово, точно как в сказке – «старший умный был детина, средний брат и так и сяк, младший ж вовсе был дурак», ну ладно, не дурак (ибо в сказке дурак оказался умнее всех остальных своих братьев), но, м-м-м, скажем иначе – паршивой овцой. И в самом деле, как бы то ни было, но Шереметев Большой отличился во многих походах и особенно прославился пусть и проигранной, но весьма достойно, битвой при Судьбищах летом 1555 г., в которой он с немногими людьми противостоял два дня всему крымскому войску во главе с самим «царем». Второй сын Василия Шереметева от первой жены (в иночестве Евпраксии) Григорйи принял смерть во время «1-й Казани» (зимой 1547/1548 г.) и был занесен в Государев синодик по убиенным во брани (не всякий павший за веру, царя и Отечество удостаивался такой чести, и, надо полагать, что Григорий в самом деле совершил некий, оставшийся нам неизвестным, подвиг). "Прямо" служил государю и третий сын, Семен, да и за Никитой, четвертым сыном, нареканий до самой его опалы и казни не было. Честную солдатскую смерть принял от неприятельского ядра пятый сын Василия, Иван Меньшой, один из лучших воевод Ивана Грозного, умерший от раны под Ревелем зимой 1577 г. (и, похоже, именно его смерть и стала первопричиной очередной попытки русских овладеть Колыванью. «Немцы» пишут, что, отправляясь в поход, Иван Меньшой пообещал Ивану Грозному, что он вернется домой со щитом или на щите, или возьмет Ревель, или сложит свою голову под его стенами, и исполни свое обещание). Но вот Федор…
Ревель (с олеариевых записок):

А начиналось все как обычно. К сожалению, точная дата его рождения неизвестна. И, поскольку он был записан в «Дворовую тетрадь», то можно предположить, что будущий боярин и воевода родился самое позднее во 2-й пол. 30-х гг. XVI в. Вскоре после этого появляются и первые отметки о службе юного Федора. На страницах разрядных книг он впервые появился в 1555 г., когда он был назначен воеводой в пограничный Дедилов (обычное начало карьеры в те годы для молодого аристократа). В следующем, 1556 г., молодой Федор Шереметев участвовал в походе Ивана IV «для своего дела земского» в Серпухов на случай вторжения Девлет-Гирея в царской свите царским оруженосцем (ему было поручено 2-е копье Ивана). В 1557 г. мы видим Федора Шереметева воеводой в пограничном же Пронске, и тогда же он совершил свой первый выход в Поле «по вестем» вместе со старшим братом Иваном Меньшим Шереметевым. Когда же в июле того же года Иван IV во главе войска выступил на «берег», то Федор Шереметев снова был царским оруженосцем, на этот раз с рогатиной (кстати, то, что Федор дважды отмечается среди царских оруженосцев, свидетельствует о том, что он был в эти годы еще достаточно молод). В 1558 г. Ф.В. Шереметев служит уже воеводой в Вышгороде на Псковщине, откуда «ходил» на ливонский город Алыст (Мариенбург). Когда же осенью 1558 г. ливонцы предприняли попытку контрнаступления и осадили занятую русскими крепостцу Ринген, Шереметев со своими людьми был «устроен» 1-м воеводой полка правой руки небольшой 3-полковой рати, которая должна была, но не смогла помочь осажденному в Рингене русскому гарнизону.
В 1561/1562 гг. Федор Шереметев был 2-м воеводой полка правой руки в зимнем походе в Ливонию, а в следующем году воеводствовал в Козельске. Спустя год он уже 1-й воевода полка правой руки, что ходил в составе большой рати на литовский городок Озерищи, и когда он, городок сей, был взят, Шереметев остался там 2-м воеводой. Весной следующего, 1565 г., он был назначен 1-м воеводой в Михайлов, затем был на воеводстве в Вороноче и 3-м воеводой в Полоцке. В 1569 г. Ф.В. Шереметев уже воевода в Данкове, причем в случае схода «украинных» воевод «по вестем» он должен был занять место 2-го воеводы большого полка малой 3-й полковой рати. В 1570 г. он был послан на «городовое дело» ставить городок Нещерду неподалеку от Полоцка вместе с боярином Н.Р. Юрьевым.
Одним словом, выходит, что к памятному для России 1572 г. Федор Шереметев, несмотря на свою относительную молодость (к тому времени ему было уже, судя по всему, примерно 35 или немногим больше лет), был достаточно опытным воеводой, имевшим неплохой послужной список и участвовавшим в ряде боев. Видимо, этот список был принят во внимание Иваном Грозным и дьяками Разрядного приказа, когда они зимой-весной 1571/1572 гг. занимались «устроением полков» в преддверии нового вторжения крымского хана Девлет-Гирея I, который желал довести до конца начатое им сожжением в мае 1571 г. Москвы дело. Федор Шереметев был назначен 2-м воеводой полка правой руки и, судя по всему, должен был подстраховывать 1-го воеводу полка, князя Н.Р. Одоевского, послужной список которого был не в пример беднее, чем у Федора.
Казалось бы, Шереметеву выпал прекрасный шанс отличиться и показать себя с лучшей стороны. Однако этого не произошло. В решающий момент Федор, попросту говоря, струсил, и бежал с поля боя. 27 июля 1572 г. полк правой руки безуспешно пытался отразить попытку татарской конницы во главе с лучшим полководцем Девлет-Гирея Дивей-мурзой форсировать Оку восточнее Серпухова. «И было дело в неделю правой руке, князю Миките Романовичю Одоевскому да Федору Шереметеву, а Федор побежал и саадак с себя скинул, а дело было князю Миките одному…».
Злой татарин от камрада Vened'a:

Но проявленная младшим Шереметевым трусость, как это ни удивительно, не сказалась на его дальнейшей карьере. И это при том, что в ходе следствия 1574 г. бежавшие из Крыма русские пленники показали на старших Шереметевых, что они изменяли Ивану Грозному и переписывались с Девлет-Гиреем. Иван Грозный лишь пригрозил старшим Шереметевым опалой («…а што на Шереметевых гнев держати, ино ведь есть его (Ивана Большого Шереметева, укрывшегося от царского гнева в монастыре) братья в миру (надо полагать, что эта угроза относилась и к Федору), и мне есть над кем опала своя положити». Наверно, Иван Грозный решил, что молод еще Федька Шереметев, ну с кем не бывает, вон, его старший брат, Иван Меньшой, тоже в 1564 г. бежал с поля боя, бросив саблю и саадак, кои и преподнесли в подарок торжествующему гетману Радзивиллу его подчиненные. Ошибся, одним словом, исправится – пускай еще послужит. И в знак того, что он не оставил младшенького из Шереметевых своим расположением, Грозный 7085 (1576/1577 г.) пожаловал Федьку в окольничие, после чего ему до боярства осталось сделать один, последний шаг.
Однако обстоятельства сложились так, что этот шаг сделать новоиспеченному окольничему удалось очень нескоро, уже после смерти Ивана Грозного, и пожалование это было связано, судя по всему, не с успехами на ратном поприще, а с придворными интригами. А остановка в карьерном росте была обусловлена «нерадением» воеводы на царской службе, которое он проявил в самом начале Баториевой войны 1578-1582 гг. Речь идет об участии Федора Шереметева в сражении под Венденом-Кесью осенью 1578 г. и в обороне Полоцка от войск короля Речи Посполитой Стефана Батория годом позже.
Сражение под Венденом в октябре 1578 г. стало следствием попытки Ивана Грозного вернуть эту крепость, захваченную поляками в ноябре предыдущего года. 3-полковая рать под началом воеводы князя Ю.Ю. Булгакова-Голицына осадила Кесь, стояла под ней 5 дней и, по сообщению разрядов, нарядом «выбила стену». Город вот-вот должен был пасть, однако «литовские и немецкие люди многие собралися и пришли на государевых воевод под город под Кесь безвесно» и в последовавшем за этим сражении русские были разбиты. И в разряде была записана фраза, убийственная для чести окольничего и всего его рода (особенно если вспомнить, что его братья повода усомниться в храбрости не давали): «А иные воеводы тогды з дела побежали и наряд покинули, а товарыщей своих бояр и воевод покинули же. А побежали з дела князь Иван Юрьевич Голицын, окольничей Федор Васильевич Шереметев, князь Ондрей Палецкой да дьяк Ондрей Щелкалов».
Венден-Кесь сегодня:

Да, знатное пятно положил Федька и на себя, и на своих родичей, забыл о старинном поучении отца сыну: «Сыну, аще на рать со князем поидеши, то с храбрыми наперед поиди, да роду своему честь наедеши, и собе добро имя. Что бо того лучши есть, еже пред князем оумрети…». Решил Федька, видать, что стыд не дым, глаза не выест, и лучше быть живу, чем убитому, а честь и добро имя – это еще как посмотреть, вещь неосязаемая и, в конце концов, запись можно и убрать. И, кстати, так оно и получилось. Хотя, конечно, что написано пером, того не вырубишь топором, но все же позднее, при Федоре Иоанновиче, при составлении очередной редакции Государева разряда, позорящая Шереметевых фраза внесена в список не была (надо полагать, не без участия братьев Щелкаловых и, конечно же, самого Федора, находившегося в хороших отношениях с могущественными дьяками), но осадок все равно остался. И, осмелимся предположить, в следующем, 1579 г., Иван Грозный решил дать Федору Шереметеву шанс реабилитироваться.
И лучше бы он этого не делал!
Про осаду Полоцка и Сокола я уже рассказывал прежде, поэтому не буду повторяться еще раз и просто отошлю всех желающих к тем старым записям. Скажу лишь, что пока «большой» воевода Б.В. Шеиным с оставшимися верными своему долгу и присяге людьми насмерть рубился с немцами, литовцами и поляками среди горящих руин Сокола, младшой Шереметев попытался со своими послужильцами бежать из обреченной на гибель крепости. И, увы, не преуспел (а, может и к счастью? Кто знает, как бы встретил его Иван Васильевич?). Как сообщал польский историк Р. Гейденштейн, по дороге на Псков «встретился с воеводой Брацлавским Иваном Збаражским, с этой стороны наблюдавшим за неприятелем и попался живым в руки неприятелей вместе с бывшими с ним всадниками».
Московский начальный человек от камрада Vened'a::

Разочаровавшись в Федьке, Иван Грозный отказался хлопотать о его досрочном освобождении из плена. Вернулся домой наш «герой» после заключения мира, и дату его возвращения позволяет уточнить кормовая книга Московского Симонова монастыря. В ней отмечено, что 15 марта 7091 г. (т.е. в 1583 г.) «дал в дом Пречистые Богородицы на Симаново Феодор Василиевич Шереметев 250 четвертей ржи за пятьдесят рублев». Очевидно, что в марте 1583 г. Шереметев уже был в Москве, и напрашивается предположение, что вклад был сделан им по случаю возвращения из литовского плена. Ну а дальше – дальше уже другая история, история паркетного интригана, о ней как-нибудь в следующий раз…
Честное слово, точно как в сказке – «старший умный был детина, средний брат и так и сяк, младший ж вовсе был дурак», ну ладно, не дурак (ибо в сказке дурак оказался умнее всех остальных своих братьев), но, м-м-м, скажем иначе – паршивой овцой. И в самом деле, как бы то ни было, но Шереметев Большой отличился во многих походах и особенно прославился пусть и проигранной, но весьма достойно, битвой при Судьбищах летом 1555 г., в которой он с немногими людьми противостоял два дня всему крымскому войску во главе с самим «царем». Второй сын Василия Шереметева от первой жены (в иночестве Евпраксии) Григорйи принял смерть во время «1-й Казани» (зимой 1547/1548 г.) и был занесен в Государев синодик по убиенным во брани (не всякий павший за веру, царя и Отечество удостаивался такой чести, и, надо полагать, что Григорий в самом деле совершил некий, оставшийся нам неизвестным, подвиг). "Прямо" служил государю и третий сын, Семен, да и за Никитой, четвертым сыном, нареканий до самой его опалы и казни не было. Честную солдатскую смерть принял от неприятельского ядра пятый сын Василия, Иван Меньшой, один из лучших воевод Ивана Грозного, умерший от раны под Ревелем зимой 1577 г. (и, похоже, именно его смерть и стала первопричиной очередной попытки русских овладеть Колыванью. «Немцы» пишут, что, отправляясь в поход, Иван Меньшой пообещал Ивану Грозному, что он вернется домой со щитом или на щите, или возьмет Ревель, или сложит свою голову под его стенами, и исполни свое обещание). Но вот Федор…
Ревель (с олеариевых записок):

А начиналось все как обычно. К сожалению, точная дата его рождения неизвестна. И, поскольку он был записан в «Дворовую тетрадь», то можно предположить, что будущий боярин и воевода родился самое позднее во 2-й пол. 30-х гг. XVI в. Вскоре после этого появляются и первые отметки о службе юного Федора. На страницах разрядных книг он впервые появился в 1555 г., когда он был назначен воеводой в пограничный Дедилов (обычное начало карьеры в те годы для молодого аристократа). В следующем, 1556 г., молодой Федор Шереметев участвовал в походе Ивана IV «для своего дела земского» в Серпухов на случай вторжения Девлет-Гирея в царской свите царским оруженосцем (ему было поручено 2-е копье Ивана). В 1557 г. мы видим Федора Шереметева воеводой в пограничном же Пронске, и тогда же он совершил свой первый выход в Поле «по вестем» вместе со старшим братом Иваном Меньшим Шереметевым. Когда же в июле того же года Иван IV во главе войска выступил на «берег», то Федор Шереметев снова был царским оруженосцем, на этот раз с рогатиной (кстати, то, что Федор дважды отмечается среди царских оруженосцев, свидетельствует о том, что он был в эти годы еще достаточно молод). В 1558 г. Ф.В. Шереметев служит уже воеводой в Вышгороде на Псковщине, откуда «ходил» на ливонский город Алыст (Мариенбург). Когда же осенью 1558 г. ливонцы предприняли попытку контрнаступления и осадили занятую русскими крепостцу Ринген, Шереметев со своими людьми был «устроен» 1-м воеводой полка правой руки небольшой 3-полковой рати, которая должна была, но не смогла помочь осажденному в Рингене русскому гарнизону.
В 1561/1562 гг. Федор Шереметев был 2-м воеводой полка правой руки в зимнем походе в Ливонию, а в следующем году воеводствовал в Козельске. Спустя год он уже 1-й воевода полка правой руки, что ходил в составе большой рати на литовский городок Озерищи, и когда он, городок сей, был взят, Шереметев остался там 2-м воеводой. Весной следующего, 1565 г., он был назначен 1-м воеводой в Михайлов, затем был на воеводстве в Вороноче и 3-м воеводой в Полоцке. В 1569 г. Ф.В. Шереметев уже воевода в Данкове, причем в случае схода «украинных» воевод «по вестем» он должен был занять место 2-го воеводы большого полка малой 3-й полковой рати. В 1570 г. он был послан на «городовое дело» ставить городок Нещерду неподалеку от Полоцка вместе с боярином Н.Р. Юрьевым.
Одним словом, выходит, что к памятному для России 1572 г. Федор Шереметев, несмотря на свою относительную молодость (к тому времени ему было уже, судя по всему, примерно 35 или немногим больше лет), был достаточно опытным воеводой, имевшим неплохой послужной список и участвовавшим в ряде боев. Видимо, этот список был принят во внимание Иваном Грозным и дьяками Разрядного приказа, когда они зимой-весной 1571/1572 гг. занимались «устроением полков» в преддверии нового вторжения крымского хана Девлет-Гирея I, который желал довести до конца начатое им сожжением в мае 1571 г. Москвы дело. Федор Шереметев был назначен 2-м воеводой полка правой руки и, судя по всему, должен был подстраховывать 1-го воеводу полка, князя Н.Р. Одоевского, послужной список которого был не в пример беднее, чем у Федора.
Казалось бы, Шереметеву выпал прекрасный шанс отличиться и показать себя с лучшей стороны. Однако этого не произошло. В решающий момент Федор, попросту говоря, струсил, и бежал с поля боя. 27 июля 1572 г. полк правой руки безуспешно пытался отразить попытку татарской конницы во главе с лучшим полководцем Девлет-Гирея Дивей-мурзой форсировать Оку восточнее Серпухова. «И было дело в неделю правой руке, князю Миките Романовичю Одоевскому да Федору Шереметеву, а Федор побежал и саадак с себя скинул, а дело было князю Миките одному…».
Злой татарин от камрада Vened'a:

Но проявленная младшим Шереметевым трусость, как это ни удивительно, не сказалась на его дальнейшей карьере. И это при том, что в ходе следствия 1574 г. бежавшие из Крыма русские пленники показали на старших Шереметевых, что они изменяли Ивану Грозному и переписывались с Девлет-Гиреем. Иван Грозный лишь пригрозил старшим Шереметевым опалой («…а што на Шереметевых гнев держати, ино ведь есть его (Ивана Большого Шереметева, укрывшегося от царского гнева в монастыре) братья в миру (надо полагать, что эта угроза относилась и к Федору), и мне есть над кем опала своя положити». Наверно, Иван Грозный решил, что молод еще Федька Шереметев, ну с кем не бывает, вон, его старший брат, Иван Меньшой, тоже в 1564 г. бежал с поля боя, бросив саблю и саадак, кои и преподнесли в подарок торжествующему гетману Радзивиллу его подчиненные. Ошибся, одним словом, исправится – пускай еще послужит. И в знак того, что он не оставил младшенького из Шереметевых своим расположением, Грозный 7085 (1576/1577 г.) пожаловал Федьку в окольничие, после чего ему до боярства осталось сделать один, последний шаг.
Однако обстоятельства сложились так, что этот шаг сделать новоиспеченному окольничему удалось очень нескоро, уже после смерти Ивана Грозного, и пожалование это было связано, судя по всему, не с успехами на ратном поприще, а с придворными интригами. А остановка в карьерном росте была обусловлена «нерадением» воеводы на царской службе, которое он проявил в самом начале Баториевой войны 1578-1582 гг. Речь идет об участии Федора Шереметева в сражении под Венденом-Кесью осенью 1578 г. и в обороне Полоцка от войск короля Речи Посполитой Стефана Батория годом позже.
Сражение под Венденом в октябре 1578 г. стало следствием попытки Ивана Грозного вернуть эту крепость, захваченную поляками в ноябре предыдущего года. 3-полковая рать под началом воеводы князя Ю.Ю. Булгакова-Голицына осадила Кесь, стояла под ней 5 дней и, по сообщению разрядов, нарядом «выбила стену». Город вот-вот должен был пасть, однако «литовские и немецкие люди многие собралися и пришли на государевых воевод под город под Кесь безвесно» и в последовавшем за этим сражении русские были разбиты. И в разряде была записана фраза, убийственная для чести окольничего и всего его рода (особенно если вспомнить, что его братья повода усомниться в храбрости не давали): «А иные воеводы тогды з дела побежали и наряд покинули, а товарыщей своих бояр и воевод покинули же. А побежали з дела князь Иван Юрьевич Голицын, окольничей Федор Васильевич Шереметев, князь Ондрей Палецкой да дьяк Ондрей Щелкалов».
Венден-Кесь сегодня:

Да, знатное пятно положил Федька и на себя, и на своих родичей, забыл о старинном поучении отца сыну: «Сыну, аще на рать со князем поидеши, то с храбрыми наперед поиди, да роду своему честь наедеши, и собе добро имя. Что бо того лучши есть, еже пред князем оумрети…». Решил Федька, видать, что стыд не дым, глаза не выест, и лучше быть живу, чем убитому, а честь и добро имя – это еще как посмотреть, вещь неосязаемая и, в конце концов, запись можно и убрать. И, кстати, так оно и получилось. Хотя, конечно, что написано пером, того не вырубишь топором, но все же позднее, при Федоре Иоанновиче, при составлении очередной редакции Государева разряда, позорящая Шереметевых фраза внесена в список не была (надо полагать, не без участия братьев Щелкаловых и, конечно же, самого Федора, находившегося в хороших отношениях с могущественными дьяками), но осадок все равно остался. И, осмелимся предположить, в следующем, 1579 г., Иван Грозный решил дать Федору Шереметеву шанс реабилитироваться.
И лучше бы он этого не делал!
Про осаду Полоцка и Сокола я уже рассказывал прежде, поэтому не буду повторяться еще раз и просто отошлю всех желающих к тем старым записям. Скажу лишь, что пока «большой» воевода Б.В. Шеиным с оставшимися верными своему долгу и присяге людьми насмерть рубился с немцами, литовцами и поляками среди горящих руин Сокола, младшой Шереметев попытался со своими послужильцами бежать из обреченной на гибель крепости. И, увы, не преуспел (а, может и к счастью? Кто знает, как бы встретил его Иван Васильевич?). Как сообщал польский историк Р. Гейденштейн, по дороге на Псков «встретился с воеводой Брацлавским Иваном Збаражским, с этой стороны наблюдавшим за неприятелем и попался живым в руки неприятелей вместе с бывшими с ним всадниками».
Московский начальный человек от камрада Vened'a::

Разочаровавшись в Федьке, Иван Грозный отказался хлопотать о его досрочном освобождении из плена. Вернулся домой наш «герой» после заключения мира, и дату его возвращения позволяет уточнить кормовая книга Московского Симонова монастыря. В ней отмечено, что 15 марта 7091 г. (т.е. в 1583 г.) «дал в дом Пречистые Богородицы на Симаново Феодор Василиевич Шереметев 250 четвертей ржи за пятьдесят рублев». Очевидно, что в марте 1583 г. Шереметев уже был в Москве, и напрашивается предположение, что вклад был сделан им по случаю возвращения из литовского плена. Ну а дальше – дальше уже другая история, история паркетного интригана, о ней как-нибудь в следующий раз…