Рингенское сидение. Часть 2-я...
Небольшой тайм-аут подошел к концу, по факту начался новый год (в смысле, рабочий), так что есть все основания возобновить исторические записи в ЖуЖе. И, поскольку в эти дни все прогрессивное человечество отмечает годовщину вступления Русского государства в войну за Ливонское наследство будь оно, это самое наследство, неладно!), то и мы продолжим начатую некоторое время назад Ringen's story...
Диспозиция будет неполной, если мы не рассмотрим и такой вопрос – а что происходило в последние месяцы лета и первые месяц осени? А происходило тогда следующее. В Москве праздновали победу. Князь Шуйский (который Петр, отец будущего героя обороны Пскова от баториевых полчищ и «герой» ульской конфузии, о которой речь еще впереди), царский «набольший» воевода, в своих «отписках» в столицу рисовал благостную картину в духе «так громче музыка, играй победу, мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…». В общем-то, так оно и было. Падение Дерпта нанесло сильный удар по моральному духу ливонцев, и организованного сопротивления с их стороны не было. Участник тех событий, князь А.М. Курбский, писал позднее, что царские воеводы «того лета взяхом градов немецких с месты близу двадесяти числом; и пребыхом в тои земле аж до самого первозимия, и возвратихомся к царю нашему со великою и светлою победою, бо и по взятью града, где и сопротивляшеся немецкое войско к нам, везде поражаху их от нас посланными на ротмистры…». Витиевато выражался князинька, сразу видно эуропейскую (Польша ведь вроде бы как последний оплот Эуропы перед варварами с Востока, этакий несокрушимый бастион культуры и цивилизации на пути у Мордора, таки Белый город на том берегу Андуина) культуру, но в данном случае не врал – русские летописи единодушны в оценке успехов, одержанных царскими полками летом 1558 г.: «И всего городов немецких государевы воеводы взяли в 66-м году дватцать городов, и с волостьми и с селы…» (Псковская 3-я летопись – так та и вовсе писала о 23-х «городах», наверно, имея в виду и города, и замки, и мызы, и пр.).
Ринген с ближними и дальними окрестностями (с карты 1-й полю XVII в.):
При этом набеговые операции мелких отрядов русских войск не прекращались. Так, в августе 1558 г., согласно воеводским «отпискам», были взяты Везенберг (Раковор), Борхольм (Порхол), Лаис (Лаюс), Толсбург (Толщбор, Бел-город), Поддес (Потушин) и Адсель (Говья), в конце сентября – Кавелехт (Киневель) и Оберпален (Полчев). Посланные из Дерпта и Нарвы небольшие отряды тем временем успешно опустошали окрестности самого Ревеля-Колывани, наводя немалого шороху на горячих эстонских парней и их немецкий Herrenvolk.
Казалось, что неприятель повержен и с его стороны ожидать каких-либо неприятностей не стоит, а потому «велел государь воеводам ехати к себе…», и вконце августа 1558 г. Шуйский со товарищи отправился в град Москов (17 августа 1558 г. воевода был еще в Дерпте, где с ним встречались датские посланники). И как тут не процитировать летопись! Ну на нынешнем языке так сочно не скажешь! «И князь Петр Иванович (Шуйский – Thоr) с товарыщи государя наехали у живоначалныя Троицы в Сергиеве монастыре. И царь и государь их жаловал любовными и приветными словесы,.. и их праведную прямую службу похваляя и жалование великое им обещая, и веле им ехати за собою в село свою в слободу Александровскую. И в слободе государь бояр и всех воевод жаловал шубами и кубки и аргамаки и кони и доспехи давал им и землями и кормление им доволно пожаловал». Не остались в накладе и начальные люди рангом поменьше и отличившиеся дети боярские, которых Иван «многим своим жалованием жаловал, шубами и ковши и камками и денгами и конми и доспехом и кормлением и поместьи».
Одним словом, все остались довольны – и государь, который мог теперь вписать в свой «титл» еще одно слово, «Лифлянский», и воеводы (и без того неплохо нажившиеся на войне, а тут еще и царские пожалования), и дети боярские (и кампания закончилась, и «животов» с полоняниками домой привезли, и государское пожалованье досталось, да и, собственно говоря, везде хорошо, а дома все равно лучше). Надо полагать, что те немногие «истомные» и «худые» дети боярские и татары, которые остались «годовать» на захваченных территориях, были этим не очень довольны, но делать нечего, надо было ждать весны, когда придет смена…
В.Е Маковский. Боярин:
«Тем временем в замке у шефа», то есть в Вендене, в резиденции магистра Ордена В. фон Фюрстенберга зрела мстя. «Маистр» и его правая (или левая? Или обе сразу?) рука, коадъютор Г. Кеттлер, вынашивали планы реванша. Особенно горел желанием отомстить Кеттлер, сильно облажавшийся в мае под Нарвой и еще сильнее летом (если верить Соломону Хеннингу, именно тогда он и коадъютор узнали, из какого места выделяется адреналин!), во время русского наступления на Дерпт. Найдя взаимопонимание с рижским архиепископом Вильгельмо и рижским домпробстом Ф. фон Фелькерзамом, они занялись подготовкой контрудара. Не обращая внимания на вопли о помощи (спасение утопающих – дело рук самих утопающих, что было утрачено – потом саблей вернем и еще наверстаем), изыскав деньги, Фюрстенберг и Кеттлер заручились поддержкой Генриха II, герцога Брауншвейг-Люнебургского, и при его посредничестве сумели нанять в Германии немалое количество рейтар и ландскнехтов. Так, 30 августа 1558 г. некий Маттиас Фриснер писал из Ревеля герцогу Финляндии Иоганну (будущему королю Швеции Юхану III), что в Риге находится 500 немецких рейтар, и из надежных источников известно, что через Пруссию и Польшу в Ригу следуют еще около 2 тыс. рейтар. 6 тыс. «добрых» кнехтов, продолжил Фриснер, наняты магистром Ордена и ждут попутного ветра, чтобы морем отправиться к Ливонию и прибыть к магистру в Венден (первая их партия, 1200 чел., прибыла в Ливонию в начале сентября 1558). Поближе к линии противостояния свозились провиант, фураж и прочие необходимые припасы – свинец, «зелье» и т.п. Так, 9 августа 1558 г. рижский архиепископ Вильгельм из Кокенгаузена отправил в Ригу, адресуясь бургомистру и ратманам, просьбу отправить ему три «бочки» (thonnen) пороха и два «корабельных фунта» (schippunt) свинца.
Ландскнехт (с немецкой гравюры XVI в.):
Однако важнее всего было то, что эти приготовления для русских остались неизвестными, равно как и начало магистром осенней кампании (а оно состоялось, если верить запискам некоего рижанина, в день рождества Богородицы, т.е. 8 сентября 1558 г.) – незамеченным. Потому новости, поступившие в Москву в начале октября, прозвучали подобно грому среди ясного неба…
Диспозиция будет неполной, если мы не рассмотрим и такой вопрос – а что происходило в последние месяцы лета и первые месяц осени? А происходило тогда следующее. В Москве праздновали победу. Князь Шуйский (который Петр, отец будущего героя обороны Пскова от баториевых полчищ и «герой» ульской конфузии, о которой речь еще впереди), царский «набольший» воевода, в своих «отписках» в столицу рисовал благостную картину в духе «так громче музыка, играй победу, мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…». В общем-то, так оно и было. Падение Дерпта нанесло сильный удар по моральному духу ливонцев, и организованного сопротивления с их стороны не было. Участник тех событий, князь А.М. Курбский, писал позднее, что царские воеводы «того лета взяхом градов немецких с месты близу двадесяти числом; и пребыхом в тои земле аж до самого первозимия, и возвратихомся к царю нашему со великою и светлою победою, бо и по взятью града, где и сопротивляшеся немецкое войско к нам, везде поражаху их от нас посланными на ротмистры…». Витиевато выражался князинька, сразу видно эуропейскую (Польша ведь вроде бы как последний оплот Эуропы перед варварами с Востока, этакий несокрушимый бастион культуры и цивилизации на пути у Мордора, таки Белый город на том берегу Андуина) культуру, но в данном случае не врал – русские летописи единодушны в оценке успехов, одержанных царскими полками летом 1558 г.: «И всего городов немецких государевы воеводы взяли в 66-м году дватцать городов, и с волостьми и с селы…» (Псковская 3-я летопись – так та и вовсе писала о 23-х «городах», наверно, имея в виду и города, и замки, и мызы, и пр.).
Ринген с ближними и дальними окрестностями (с карты 1-й полю XVII в.):
При этом набеговые операции мелких отрядов русских войск не прекращались. Так, в августе 1558 г., согласно воеводским «отпискам», были взяты Везенберг (Раковор), Борхольм (Порхол), Лаис (Лаюс), Толсбург (Толщбор, Бел-город), Поддес (Потушин) и Адсель (Говья), в конце сентября – Кавелехт (Киневель) и Оберпален (Полчев). Посланные из Дерпта и Нарвы небольшие отряды тем временем успешно опустошали окрестности самого Ревеля-Колывани, наводя немалого шороху на горячих эстонских парней и их немецкий Herrenvolk.
Казалось, что неприятель повержен и с его стороны ожидать каких-либо неприятностей не стоит, а потому «велел государь воеводам ехати к себе…», и вконце августа 1558 г. Шуйский со товарищи отправился в град Москов (17 августа 1558 г. воевода был еще в Дерпте, где с ним встречались датские посланники). И как тут не процитировать летопись! Ну на нынешнем языке так сочно не скажешь! «И князь Петр Иванович (Шуйский – Thоr) с товарыщи государя наехали у живоначалныя Троицы в Сергиеве монастыре. И царь и государь их жаловал любовными и приветными словесы,.. и их праведную прямую службу похваляя и жалование великое им обещая, и веле им ехати за собою в село свою в слободу Александровскую. И в слободе государь бояр и всех воевод жаловал шубами и кубки и аргамаки и кони и доспехи давал им и землями и кормление им доволно пожаловал». Не остались в накладе и начальные люди рангом поменьше и отличившиеся дети боярские, которых Иван «многим своим жалованием жаловал, шубами и ковши и камками и денгами и конми и доспехом и кормлением и поместьи».
Одним словом, все остались довольны – и государь, который мог теперь вписать в свой «титл» еще одно слово, «Лифлянский», и воеводы (и без того неплохо нажившиеся на войне, а тут еще и царские пожалования), и дети боярские (и кампания закончилась, и «животов» с полоняниками домой привезли, и государское пожалованье досталось, да и, собственно говоря, везде хорошо, а дома все равно лучше). Надо полагать, что те немногие «истомные» и «худые» дети боярские и татары, которые остались «годовать» на захваченных территориях, были этим не очень довольны, но делать нечего, надо было ждать весны, когда придет смена…
В.Е Маковский. Боярин:
«Тем временем в замке у шефа», то есть в Вендене, в резиденции магистра Ордена В. фон Фюрстенберга зрела мстя. «Маистр» и его правая (или левая? Или обе сразу?) рука, коадъютор Г. Кеттлер, вынашивали планы реванша. Особенно горел желанием отомстить Кеттлер, сильно облажавшийся в мае под Нарвой и еще сильнее летом (если верить Соломону Хеннингу, именно тогда он и коадъютор узнали, из какого места выделяется адреналин!), во время русского наступления на Дерпт. Найдя взаимопонимание с рижским архиепископом Вильгельмо и рижским домпробстом Ф. фон Фелькерзамом, они занялись подготовкой контрудара. Не обращая внимания на вопли о помощи (спасение утопающих – дело рук самих утопающих, что было утрачено – потом саблей вернем и еще наверстаем), изыскав деньги, Фюрстенберг и Кеттлер заручились поддержкой Генриха II, герцога Брауншвейг-Люнебургского, и при его посредничестве сумели нанять в Германии немалое количество рейтар и ландскнехтов. Так, 30 августа 1558 г. некий Маттиас Фриснер писал из Ревеля герцогу Финляндии Иоганну (будущему королю Швеции Юхану III), что в Риге находится 500 немецких рейтар, и из надежных источников известно, что через Пруссию и Польшу в Ригу следуют еще около 2 тыс. рейтар. 6 тыс. «добрых» кнехтов, продолжил Фриснер, наняты магистром Ордена и ждут попутного ветра, чтобы морем отправиться к Ливонию и прибыть к магистру в Венден (первая их партия, 1200 чел., прибыла в Ливонию в начале сентября 1558). Поближе к линии противостояния свозились провиант, фураж и прочие необходимые припасы – свинец, «зелье» и т.п. Так, 9 августа 1558 г. рижский архиепископ Вильгельм из Кокенгаузена отправил в Ригу, адресуясь бургомистру и ратманам, просьбу отправить ему три «бочки» (thonnen) пороха и два «корабельных фунта» (schippunt) свинца.
Ландскнехт (с немецкой гравюры XVI в.):
Однако важнее всего было то, что эти приготовления для русских остались неизвестными, равно как и начало магистром осенней кампании (а оно состоялось, если верить запискам некоего рижанина, в день рождества Богородицы, т.е. 8 сентября 1558 г.) – незамеченным. Потому новости, поступившие в Москву в начале октября, прозвучали подобно грому среди ясного неба…