cold Продолжение (и завершение сюжета про то, как москвичи пропили, на этот раз, уже великого князя) печальной истории про то, как великий князь Василий Васильевич II (но еще не Темный) еще раз наступил на те же самые грабли...
1445 г. для московского великого князя Василия II (еще не Темного) с самого начала выдался беспокойным и заполошным. Как в той сказке про царя Додона, вороги лезли со всех сторон, только успевай отмахиваться. В конце 1444 г. в Москву поступили вести о том, что обосновавшийся в Казани бежавший из Орды хан Улу-Мухаммед зачастил с набегами в пределы Нижегородчины, взял Муром. И не успел Василий отбиться от Мухаммеда и вернуться в Москву (в марте 1445 г.), как пришли плохие вести с запада – литовцы вторглись в русские пределы и разбили поспешно выступившую навстречу им русские полки на реке Суходрови. А тут еще и тверской князь Борис Александрович напал на новгородские владения, пограбил и пожег полсотни новгородских волостей и взял Торжок. И в довершение всех бед новая черная весть – Улу-Мухаммед «отпустил» в набег на владения Василия своих сыновей Махмутека и Якуба.
Хочешь не хочешь, а нужно было снова садиться в седло (а этого дела Василей не очень любил – не был он прирожденным воином, как его дед, покойный к тому времени дядя или двоюродные братья Юрьевичи, Косой да Шемяка). Долго медлил московский князь, но, в конце концов, дальше ожидать было нельзя, и вот в начале июня 1445 г. он отправился во главе своего двора в Юрьев. По пути он встретился с князьями Иваном и Михаилом Андреевичами, заключив с ними «докончанье», согласно которому князья подтвердили свой статус «молодших братьев» по отношению к Василею, ну а великий князь признал незыблемость их прав на «отчины». На помощь к великому князю прибыли и еще один князь, Василий Ярославич, да вот беда, и братья Андреевичи, и Ярославич – все они пришли «с малыми людми» (у того же Михаила немалая часть его двора полегла или попала в плен на Суходрови). Задерживался и вассальный татарский царевич Бердедат со своими нукерами.
Василий II (миниатюра Титулярника конца XVII в.):
Заклятый же «друг» Василея, его двоюродный брат Дмитрий, который Шемяка, и вовсе не пришел ни сам, ни полков своих не прислал (хотя по докончанью 1442 г. и обещался «где, господине, князь великы, всядешь сам на конь, и мне поити с тобою. Или мя, господине, где пошлешь с моею братьею с молодшею, или которого брата моего с мною пошлешь, и мне поити без ослушанья. А где, господине, пошлешь своих воевод, и мне послати своего воеводу с людми…»). Почему не пришел – Бог весть, но надо полагать, что не иначе, как от сильных братских чувств, кои испытывал младший Юрьевич к своему «старейшему брату». А ведь Василей очень просил помочь – позднее, в 1447 г. русские церковные иерархи попрекали Шемяку тем, что де «по тобе брат твой старейший, князь великий посылал послов своих до четыредесяти, зовучи тобе к собе за христианство помогати; и ты ни сам к нему не поехал, ни воевод своих с своими людми не послал…». Но Юрьевич не пришел, и издали решил понаблюдать, как там Василей управится с злыми татаровями без его помощи. И ведь как чувствовал, что ничем хорошим эта экспедиция на братьев-«царевичей» не закончится!
Спасо-Евфимьев монастырь сегодня:
Но все это будет еще впереди, а пока 6 июля 1445 г. Василей со своей «молодшей братьею» вышел к Суздалю, где его ратники разбили шатры на реке Каменка у пригородного Спасо-Евфимьева монастыря. Великий князь посчитал силы, бывшие у него под рукой, и за малым делом едва не прослезился – «мало бе вои, яко ни с тысячу». Но делать было нечего, раз уж вышли на рать, не поворачивать же назад. К тому же Бердедат был днях в 3-х пути (как раз 6-го он заночевал в Юрьеве, верстах в ста от Суздаля по прямой), а о злых татаровях вроде бы ничего слышно не было – глядишь, и поспеет «свой» татарин, а там и биться с братцами-«царевичами» уже можно будет. Правда, не успели поставить шатры, кашевары начали кашу варить, по лагерю пополз запах дыма от костров, как «всполох учиниша», молнией пронесся слух – «Татары близко!». Поднялась невероятная суматоха, туда-сюда забегали ратники и их слуги, ловя коней и спешно седлая их, котлы были опрокинуты, костры затушены, с телег начали снимать оружие и доспехи, сам великий князь и его двор «въскладше на себя доспехы своя и знамена подняв вступиша в поле». За ними потянулись и остальные, выстраиваясь в боевой порядок в ожидании скорой схватки.
Однако вскоре выяснилось, что тревога была ложной, все вздохнули с облегчением и поворотили назад. Немало перенервничавший великий князь «возврати в станы своя» и на радостях пригласил в свой шатер «молодшую братью» и воевод, и «ужинал у себя со всею братиею и з боляры, и пиша долго ночи». Одним словом, знатно гульнули, заедая и запивая неожиданную тревогу и заливая медами и вином неясное беспокойство. Дисциплина в войске была еще та, и летописцы с сожалением отмечали потом, что «инии отъинудь» из лагеря и поспешили под покровом ночи вернуться восвояси. Правда, вряд ли Василей был сильно этим обеспокоен, ибо вечером того же беспокойного и многотрудного дня в расположение союзной рати прибыл с владимирским «полком» воевода Алексей Игнатьевич. Какая-никакая, а подмога, все ж таки лучше, чем ничего, тем более что с новоприбывшими, несмотря на отъезд «иних», под началом великого князя и его вассалов оказалось теперь уже полторы тысячи бойцов. Одним словом, из великокняжеского шатра звуки музыки, пьяные выкрики и похвальба раздавались еще долго (эх, забыли князья про то, что хвались не едучи на рать, а хвались, едучи с рати)…
Печать Василия II:
С тяжелой головой великий князь поднялся рано утром 7 июля на заутреню, еле-еле отстоял службу и, как писали летописцы, собрался было «опочинути» (надо полагать, предварительно опохмелившись). И надо же было такому случиться – не успел Василей прилечь, как дозорные прискакали в лагерь с вестью – «татарове Нерль бродят!». Интересно было бы послушать, каким тихим, незлобивым словом встретил великий князь эту новость, но делать нечего, с гудящей головой, невыспавшийся и злой, Василей разослал своих «ясоулов» поднимать людей во все концы лагеря, «а сам часа того начат доспехи класти на ся и знамена подняв поиде противу поганых». Вслед за Василеем и его двором двинулись навстречу супостату и «братьа за ним, и князи их и воеводы, и вси полци их, облекшееся кииждо их в доспехи своя».
Выйдя «на поле близ Еуфимиева манастыря по левую сторону» и выстроившись в боевой порядок, Василей, его братья и воеводы были неприятно поражены видом татарского воинства – много, много больше, чем русских, привели с собой братья-«царевичи» (говорят, что целых 3,5 тыс.). Но отступать было уже поздно, да и души русских князей и воевод грела надежда, что татары не устоят против удара княжеских отборных ратников. И поначалу все как будто складывалось как нельзя лучше. Первые два соступа-суима закончились в пользу русских, казалось, еще немного, еще чуть-чуть, и враг поддастся панике, бросится в бегство и тут–то и начнется потеха – бей-руби-режь-коли бегущих, вяжи пленников, обирай побитых, собирай коней, оружие, доспехи! Воодушевленные близкой победой, русские полки ринулись в третью атаку. И действительно, злыя татаровя повернули плечи, «побегоша, наши же овии погнаша по них, а инии сами побегоша, друзии же начаша уже избитых татар грабити (а избитых таких, если верить летописцам, было не много ни мало, а почитай, пять сотен – Thor)…».
Деньги и печать (в центре) Василия II:
Увы, праздновать победу было еще рано. Бегство татар оказалось притворным. Погнавшись за отступающими, русские расстроили свои ряды, управление полками было потеряно, войско превратилось в неуправляемую толпу, охваченную жаждой добычи, и вот тут то Махмутек и Якуб бросили в бой свой резерв – отборных нукеров своей свиты. Контратака свежих сил неприятеля была неожиданной, и все вмиг переменилось, победители и побежденные поменялись ролями – теперь русские побежали, а татары кинулись рубить бегущих и вязать пленных. Великий князь, протрезвясь, геройски бился один против многих, «многи раны была по главе и по рукам, а тело все бито велми», но это уже не могло спасти ни его, ни его людей. «И тако одолеша им (татаром – Thor), князя же великого самого руками яша, такоже и князя Михаила Андреевичя, и прочих многых князей и боляр, и детей боярскых, и прочих вои…». Иван Андреевич был сбит с коня, но окружавшие его дружинники отстояли своего князя от татар, подвели ему другого коня, на котором он, раненый, вместе с раненым же Василием Ярославичем «в мале дружине утекоша». Список побитых в битве служилых людей, занесенных в синодики, впечатляет – в нем 10 князей и 114 бояр и детей боярских (в другом списке синодика 146 имен), не считая прочих «православных христиан, на той брани избъеных» и в официальный синодик не занесенных.
Отец Махмутека и Якуба Улу-Мухаммед (реконструкция Т.С. Балуевой):
Торжествующие татары на радостях опустошили окрестности Суздаля, «села пожгоша, а люди изсекоша, а иных в плен поведоша». «Царевичи», предвкушая знатный выкуп за таких пленников, как сам великий князь и множество московских князей, бояр и детей боярских, «снем же с великого князя кресты его телники и послаша на Москву к матери его к великой княгини Софьи и к его великой княгини Марьи с татарином Ачисаном». «И бысть плач велик не токмо великим княгиням, но и всему христьянству», и на этом беды не окончились – спустя неделю после разгрома «загореся град Москва внутри города в нощи и выгоре весь, яко ни единому древеси на граде остатись», более того, в пожаре рухнули две каменные церкви, да и сам кремль сильно пострадал, «стены градные распадошася во многих местех». Новгородские летописи сообщают, что в пожаре погибло 700 человек, устюжские – 1,5 тыс., псковские – до 2 тыс., «казны же многы выгореша и безчисленое товара всякого». В городе начались волнения и слава Богу, что татары не решились идти на Москву, довольные немалой синицей в руках…
Вот такая вот вышла еще одна печальная история про вред злоупотребления горячительными напитками…
1445 г. для московского великого князя Василия II (еще не Темного) с самого начала выдался беспокойным и заполошным. Как в той сказке про царя Додона, вороги лезли со всех сторон, только успевай отмахиваться. В конце 1444 г. в Москву поступили вести о том, что обосновавшийся в Казани бежавший из Орды хан Улу-Мухаммед зачастил с набегами в пределы Нижегородчины, взял Муром. И не успел Василий отбиться от Мухаммеда и вернуться в Москву (в марте 1445 г.), как пришли плохие вести с запада – литовцы вторглись в русские пределы и разбили поспешно выступившую навстречу им русские полки на реке Суходрови. А тут еще и тверской князь Борис Александрович напал на новгородские владения, пограбил и пожег полсотни новгородских волостей и взял Торжок. И в довершение всех бед новая черная весть – Улу-Мухаммед «отпустил» в набег на владения Василия своих сыновей Махмутека и Якуба.
Хочешь не хочешь, а нужно было снова садиться в седло (а этого дела Василей не очень любил – не был он прирожденным воином, как его дед, покойный к тому времени дядя или двоюродные братья Юрьевичи, Косой да Шемяка). Долго медлил московский князь, но, в конце концов, дальше ожидать было нельзя, и вот в начале июня 1445 г. он отправился во главе своего двора в Юрьев. По пути он встретился с князьями Иваном и Михаилом Андреевичами, заключив с ними «докончанье», согласно которому князья подтвердили свой статус «молодших братьев» по отношению к Василею, ну а великий князь признал незыблемость их прав на «отчины». На помощь к великому князю прибыли и еще один князь, Василий Ярославич, да вот беда, и братья Андреевичи, и Ярославич – все они пришли «с малыми людми» (у того же Михаила немалая часть его двора полегла или попала в плен на Суходрови). Задерживался и вассальный татарский царевич Бердедат со своими нукерами.
Василий II (миниатюра Титулярника конца XVII в.):
Заклятый же «друг» Василея, его двоюродный брат Дмитрий, который Шемяка, и вовсе не пришел ни сам, ни полков своих не прислал (хотя по докончанью 1442 г. и обещался «где, господине, князь великы, всядешь сам на конь, и мне поити с тобою. Или мя, господине, где пошлешь с моею братьею с молодшею, или которого брата моего с мною пошлешь, и мне поити без ослушанья. А где, господине, пошлешь своих воевод, и мне послати своего воеводу с людми…»). Почему не пришел – Бог весть, но надо полагать, что не иначе, как от сильных братских чувств, кои испытывал младший Юрьевич к своему «старейшему брату». А ведь Василей очень просил помочь – позднее, в 1447 г. русские церковные иерархи попрекали Шемяку тем, что де «по тобе брат твой старейший, князь великий посылал послов своих до четыредесяти, зовучи тобе к собе за христианство помогати; и ты ни сам к нему не поехал, ни воевод своих с своими людми не послал…». Но Юрьевич не пришел, и издали решил понаблюдать, как там Василей управится с злыми татаровями без его помощи. И ведь как чувствовал, что ничем хорошим эта экспедиция на братьев-«царевичей» не закончится!
Спасо-Евфимьев монастырь сегодня:
Но все это будет еще впереди, а пока 6 июля 1445 г. Василей со своей «молодшей братьею» вышел к Суздалю, где его ратники разбили шатры на реке Каменка у пригородного Спасо-Евфимьева монастыря. Великий князь посчитал силы, бывшие у него под рукой, и за малым делом едва не прослезился – «мало бе вои, яко ни с тысячу». Но делать было нечего, раз уж вышли на рать, не поворачивать же назад. К тому же Бердедат был днях в 3-х пути (как раз 6-го он заночевал в Юрьеве, верстах в ста от Суздаля по прямой), а о злых татаровях вроде бы ничего слышно не было – глядишь, и поспеет «свой» татарин, а там и биться с братцами-«царевичами» уже можно будет. Правда, не успели поставить шатры, кашевары начали кашу варить, по лагерю пополз запах дыма от костров, как «всполох учиниша», молнией пронесся слух – «Татары близко!». Поднялась невероятная суматоха, туда-сюда забегали ратники и их слуги, ловя коней и спешно седлая их, котлы были опрокинуты, костры затушены, с телег начали снимать оружие и доспехи, сам великий князь и его двор «въскладше на себя доспехы своя и знамена подняв вступиша в поле». За ними потянулись и остальные, выстраиваясь в боевой порядок в ожидании скорой схватки.
Однако вскоре выяснилось, что тревога была ложной, все вздохнули с облегчением и поворотили назад. Немало перенервничавший великий князь «возврати в станы своя» и на радостях пригласил в свой шатер «молодшую братью» и воевод, и «ужинал у себя со всею братиею и з боляры, и пиша долго ночи». Одним словом, знатно гульнули, заедая и запивая неожиданную тревогу и заливая медами и вином неясное беспокойство. Дисциплина в войске была еще та, и летописцы с сожалением отмечали потом, что «инии отъинудь» из лагеря и поспешили под покровом ночи вернуться восвояси. Правда, вряд ли Василей был сильно этим обеспокоен, ибо вечером того же беспокойного и многотрудного дня в расположение союзной рати прибыл с владимирским «полком» воевода Алексей Игнатьевич. Какая-никакая, а подмога, все ж таки лучше, чем ничего, тем более что с новоприбывшими, несмотря на отъезд «иних», под началом великого князя и его вассалов оказалось теперь уже полторы тысячи бойцов. Одним словом, из великокняжеского шатра звуки музыки, пьяные выкрики и похвальба раздавались еще долго (эх, забыли князья про то, что хвались не едучи на рать, а хвались, едучи с рати)…
Печать Василия II:
С тяжелой головой великий князь поднялся рано утром 7 июля на заутреню, еле-еле отстоял службу и, как писали летописцы, собрался было «опочинути» (надо полагать, предварительно опохмелившись). И надо же было такому случиться – не успел Василей прилечь, как дозорные прискакали в лагерь с вестью – «татарове Нерль бродят!». Интересно было бы послушать, каким тихим, незлобивым словом встретил великий князь эту новость, но делать нечего, с гудящей головой, невыспавшийся и злой, Василей разослал своих «ясоулов» поднимать людей во все концы лагеря, «а сам часа того начат доспехи класти на ся и знамена подняв поиде противу поганых». Вслед за Василеем и его двором двинулись навстречу супостату и «братьа за ним, и князи их и воеводы, и вси полци их, облекшееся кииждо их в доспехи своя».
Выйдя «на поле близ Еуфимиева манастыря по левую сторону» и выстроившись в боевой порядок, Василей, его братья и воеводы были неприятно поражены видом татарского воинства – много, много больше, чем русских, привели с собой братья-«царевичи» (говорят, что целых 3,5 тыс.). Но отступать было уже поздно, да и души русских князей и воевод грела надежда, что татары не устоят против удара княжеских отборных ратников. И поначалу все как будто складывалось как нельзя лучше. Первые два соступа-суима закончились в пользу русских, казалось, еще немного, еще чуть-чуть, и враг поддастся панике, бросится в бегство и тут–то и начнется потеха – бей-руби-режь-коли бегущих, вяжи пленников, обирай побитых, собирай коней, оружие, доспехи! Воодушевленные близкой победой, русские полки ринулись в третью атаку. И действительно, злыя татаровя повернули плечи, «побегоша, наши же овии погнаша по них, а инии сами побегоша, друзии же начаша уже избитых татар грабити (а избитых таких, если верить летописцам, было не много ни мало, а почитай, пять сотен – Thor)…».
Деньги и печать (в центре) Василия II:
Увы, праздновать победу было еще рано. Бегство татар оказалось притворным. Погнавшись за отступающими, русские расстроили свои ряды, управление полками было потеряно, войско превратилось в неуправляемую толпу, охваченную жаждой добычи, и вот тут то Махмутек и Якуб бросили в бой свой резерв – отборных нукеров своей свиты. Контратака свежих сил неприятеля была неожиданной, и все вмиг переменилось, победители и побежденные поменялись ролями – теперь русские побежали, а татары кинулись рубить бегущих и вязать пленных. Великий князь, протрезвясь, геройски бился один против многих, «многи раны была по главе и по рукам, а тело все бито велми», но это уже не могло спасти ни его, ни его людей. «И тако одолеша им (татаром – Thor), князя же великого самого руками яша, такоже и князя Михаила Андреевичя, и прочих многых князей и боляр, и детей боярскых, и прочих вои…». Иван Андреевич был сбит с коня, но окружавшие его дружинники отстояли своего князя от татар, подвели ему другого коня, на котором он, раненый, вместе с раненым же Василием Ярославичем «в мале дружине утекоша». Список побитых в битве служилых людей, занесенных в синодики, впечатляет – в нем 10 князей и 114 бояр и детей боярских (в другом списке синодика 146 имен), не считая прочих «православных христиан, на той брани избъеных» и в официальный синодик не занесенных.
Отец Махмутека и Якуба Улу-Мухаммед (реконструкция Т.С. Балуевой):
Торжествующие татары на радостях опустошили окрестности Суздаля, «села пожгоша, а люди изсекоша, а иных в плен поведоша». «Царевичи», предвкушая знатный выкуп за таких пленников, как сам великий князь и множество московских князей, бояр и детей боярских, «снем же с великого князя кресты его телники и послаша на Москву к матери его к великой княгини Софьи и к его великой княгини Марьи с татарином Ачисаном». «И бысть плач велик не токмо великим княгиням, но и всему христьянству», и на этом беды не окончились – спустя неделю после разгрома «загореся град Москва внутри города в нощи и выгоре весь, яко ни единому древеси на граде остатись», более того, в пожаре рухнули две каменные церкви, да и сам кремль сильно пострадал, «стены градные распадошася во многих местех». Новгородские летописи сообщают, что в пожаре погибло 700 человек, устюжские – 1,5 тыс., псковские – до 2 тыс., «казны же многы выгореша и безчисленое товара всякого». В городе начались волнения и слава Богу, что татары не решились идти на Москву, довольные немалой синицей в руках…
Вот такая вот вышла еще одна печальная история про вред злоупотребления горячительными напитками…