coldили печальная (для нас, русских) повесть о походе Девлет-Гирея I на Русь в 1571 г. и о московском пожаре 24 мая того же года.
Давно уже не делал монументальных полотен, все больше малыми делами пробавлялся, но традиция есть традиция, вот и вернемся к началам и запостим большой, в несколько постов, рассказ про то, как собака крымский царь ходил на Русь и сжег Москву, поглумившись напоследок над Tyrann'ом Wassilevitz'ем.
Прежде я уже касался ее в своей (боюсь, что последней, вышедшей в Москве) книге о противоборстве Ивана Грозного и Девлет-Гирея, а теперь, переработав и существенно увеличив этот раздел, осмелимся представить уважаемым читателям свою доработанную и существенно расширенную реконструкцию тех давних событий.
Итак, для начала отметим, что история татарского похода 1571 г. и грандиозного пожара Москвы неоднократно рассматривалась нашими историками – мимо такого события трудно было не пройти мимо. Наиболее полное описание событий мая-июня 1571 г. с привлечением архивных материалов составил, по нашему мнению, воронежский историк В.П. Загоровский. Однако и его описание оставляет ряд вопросов, связанных с этой трагической страницей в русской истории. Вот и я не устоял и решил внести свою скромную лепту в ее изучение.
Немного предыстории. Три предшествовавших 1571-му года ознаменовались постепенным нарастанием военного давления на Москву со стороны татар. Однако это не привело к достижению желаемой для крымского «царя» цели. Иван Грозный, демонстрируя видимость пойти на уступки, тянул время, пока его дипломаты искали способы эффективно воздействовать на Девлет-Гирея. Сам же хан к концу 1570 г. все больше и больше склонялся к тому, чтобы прервать дипломатические контакты с «московским». Хан, подвергавшийся воздействию со стороны «казанской» «партии» при своем дворе и «партии войны» при дворе Селима II, опасаясь утратить авторитет среди ногайских мурз (как Большой Орды, так и Казыева улуса), не говоря уже о черкесских князьях и мятежных «казанских людях» (которые возлагали свои надежды на освобождение из-под власти московского царя именно с Девлет-Гиреем), не имел иного выхода, кроме как предпринять большой поход на Русь. Только так, одним решительным ударом он мог разрубить запутавшийся до предела клубок дипломатических и иных интриг. Потому-то отправленное в конце 1570 г. с гонцом в Москву ханское послание выглядело несколько необычно. «Хан предлагал немедленно осуществить размен послов. Вопрос о присылке новых послов не ставился. Все спорные вопросы, – писал отечественный историк А.В. Виноградов, – в том числе о «поминках» и даже об Астрахани обходились молчанием… Отсутствие в грамоте всякого упоминания о крымских притязаниях показывало, что хан не счел нужным говорить о старых притязаниях. В случае успеха своего предприятия он намеревался предъявить новые…».
Татарский хан (рисунок сер. XVII в.):
В принципе такая трактовка послания выглядит достаточно правдоподобно и логично, но, по нашему мнению, лишь с учетом знаний о последующем развитии событий. Отправляя своего гонца, Девлет-Гирей еще не знал, чем закончится готовящийся им поход на Русь. Кроме того, как будет показано ниже, сам поход на первых порах не носил характера решающего удара, долженствовавшего раз и навсегда расставить все точки над «i» в русско-крымских отношениях. Возможно, что хан, убедившись в том, что все прежние попытки вынудить Ивана пойти на желаемые Крыму уступки оказались безуспешными, решил продемонстрировать своему партнеру свою силу и тогда вернуться к обсуждению интересующих Бахчисарай проблем. Во всяком случае, в 1571-1572 гг. ничего абсолютно нового, отличного от того, что было ранее, Девлет-Гирей от Ивана не требовал.
Иван Грозный тем временем полагал, что продолжая дипломатическую игру, есть шанс избежать большого татарского похода на Русь. Определенные надежды возлагались им на новое посольство в Стамбул, оправленное в начале апреля 1571 г. Не стал Иван и задерживаться с отправкой своего гонца в Крым, рассчитывая продолжением дипломатической переписки оттянуть наступление «момента истины». Но возлагая надежды на возможность дипломатического урегулирования конфликта, в Москве все же осознавали, что вероятность неприятельского вторжения все равно остается весьма высокой, и потому интенсивно готовились к новой, весенне-летней кампании 1571 г. Дипломатия дипломатией, а война – войной, береженого Бог бережет, и отменять ставшие давно привычными меры предосторожности в надежде, что султан молвит слово, и хан немедленно повинуется и не станет нападать на государеву украйну, в Москве отнюдь не собирались. И в общем-то царь и бояре были правы. Дипломатические усилия желаемых результатов не принесли и, в отличие от событий 50-летней давности, когда дядя Девлет-Гирея Мухаммед-Гирей I точно также собирался в поход на Москву, Селим II, не дав прямого разрешения относительно похода крымского хана против русских, отметил, что он не возражает против такого мероприятия. Между тем попытка Москвы продолжить контакты со Стамбулом через голову Девлет-Гирея вызывали его крайнее недовольство и только углубила пропасть в отношениях между Иваном и крымским «царем».
Селим II (османская миниатюра конца XVI в. из музея Топкапы):
Анализируя подготовку «московского» к очередному раунду противостояния, отметим, что снова, как и прежде, «украинские» воеводы должны были «по вестем» от «польских» сторожей образовать «малый» 3-полковый разряд в Туле, Дедилове и Данкове: «В большом полку с Тулы воевода князь Василей Юрьевич Голицын да голова Василей Иванов сын Меньшой Корабьин. В передовом полку з Дедилова воевода Иван Большой Михайловичь Морозов да голова Ондрей Микитин сын Мясной.В сторожевом полку из Донкова воевода князь Иван князь Иванов сын Козлина Тростенской да голова Василей Петров сын Измайлов. Да в большом же полку сходным воеводам быть со князь Василъем Юрьевичем Голицыным: с Орла воеводе князь Ондрею Дмитреевичю Палецкому, да Михаилу Глебову, да из Новасили князю Федору Дееву да Олександру Колтовскому, да с Пловы ж с Соловы воеводе князю Григорью Коркодинову. В передовом полку быть с воеводою с Ываном Большим Морозовым в сходе изо Мценска намеснику Дмитрею Замыцкому; а люди с ними по их списком». При этом предполагалось, что этот «малый» разряд будет усилен опричными полками.
Одновременно на «берегу», по Оке, разворачивался «большой» 5-полковый разряд, во главе которого был поставлен воевода князь И.Д. Бельский, человек № 1 в русской военной иерархии того времени. Полк правой руки возглавлял не менее знатный и родовитый воевода – князь И.Ф. Мстиславский, тогда как полк передовой – ветеран степных кампаний князь М.И. Воротынский (это само за себя говорит о том значении, которое придавалось в Москве составлению плана обороны южной границы): «А на берегу были бояре и воеводы по полком: в большом полку бояре и воеводы князь Иван Дмитреевич Бельской да Михайло Яковлевич Морозов (надо полагать, по опыту предыдущих кампаний, что боярин заведовал «нарядом» – Thor), стояли на Коломне. В правой руке боярин и воеводы князь Иван Федорович Мстисловской да Иван Меньшой Васильевич Шереметев. В передовом полку боярин и воеводы князь Михайло Иванович Воротынской да князь Петр Иванович Татев. В сторожевом полку боярин и воеводы князь Иван Ондреевичь Шуйской да Дмитрей Григорьев сын Плещеев. А в левой руке воеводы князь Иван Петровичь Шуйской да князь Иван князь Григорьев сын Щербатой…». Пожалуй, это и все, что можно почерпнуть о «береговом разряде» из сохранившихся разрядных книг. Некоторое представление о его составе может дать «Синодик по убиенных во брани». Согласно его сведениям, во время сражения под стенами Москвы и при московском пожаре погибли дети боярские следующих «городов»: Рязани, Смоленска, Тулы, Москвы, Каширы, Коломны, Соловы и Пловы, Серпейска, Мещовска, Пскова, Нижнего Новгорода, Мурома, Шелонской пятины, Боровска, Торопца, Воротынска, Тарусы.
Московитский всадник от камрада Vened'a:
Таким образом, татарам на пути к Москве предстояло преодолеть две линии русской обороны, занятых большой ратью. Точная ее численность, увы, неизвестна, а оценки историков весьма разнятся – от 6 тыс. (эту цифру назвал сам Иван Грозный, не указав, правда, кого именно он имел в виду под «своими»), которой, к примеру, придерживается В.В. Каргалов, до 50 тыс., названную С.М. Соловьевым. Многие же специалисты и вовсе избегают давать оценку численности царских ратей, собранных для отражения татарского набега, ограничиваясь общими словами относительно имевшегося многократного перевеса ханских полков над русскими или же о меньшем, чем в предыдущие годы, размере собранного Иваном войске. Между тем сохранившиеся источники (увы и ах, к сожалению, иноземные) называют достаточно определенные и, что интересно, в принципе совпадающие цифры. Так, анонимный немецкий автор брошюры «Краткое достоверное известие и общий обзор прошедших историй и деяний, случившихся в последнее время в 1570 и 1571 годах в Москве и в России» писал о 40-тыс. русском войске, разбитом татарами в кампании 1571 г., а сам хан в своем донесении в Стамбул (о котором мы писали ранее) сообщал, что под стенами Москвы его встретила русская рать в 30 тыс. отборных всадников и 6 тыс. пехотинцев. Попытаемся ответить на вопрос, насколько можно доверять их сообщениям и прикинуть верхнюю планку численности русских ратей, выше которой все называемые цифры будут заведомо неправдоподобны.
Прежде всего стоит обратить внимание на два важных момента. Первый – группировка войск, собранных южнее Москвы на путях возможного выдвижения татар, состояла из трех «разрядов»-корпусов – двух земских, «заречного» и «берегового», и опричного, всего 11 «полков». Второй – во главе главного, «берегового», разряда были поставлены самые титулованные и опытные воеводы, князья И.Д. Бельский, И.Ф. Мстиславский и М.И. Воротынский, в «лейтенантах» (термин Дж. Флетчера) у которых ходили не менее опытные воеводы – те же И.В. Шереметев Меньшой и М.Я. Морозов. Уже одно это заставляет полагать, что численность царской рати была отнюдь немаленькой и совершенно точно не 6 тыс. названных Иваном Грозным ратников. Кстати, говоря об этой цифре, мы склоняемся к тому, что царь имел в виду под «своими» все-таки «опришнинской» 3-полковый разряд. Исследовавший вопрос о численности опричного двора В.Б. Кобрин указывал, что в кампанию 1572 г. служилые «города» из уездов, причисленных к опричнине, дали 3,5-4,2 тыс. детей боярских, и что общая численность опричных детей боярских в 4,5-5 тыс. «голов» вовсе не представляется невероятной. Если же принять во внимание, что, помимо опричной конницы, в «опришнинской» разряд вошли также и «государевы стрелцы», а их насчитывалось по меньшей мере 1,3-1,5 тыс., а также и послужильцы опричных детей боярских (мы исходим из того, что в списки дворян и детей боярских, что выдавались на руки воеводам, вписывались только сами дети боярские, без их послужильцев), то в 3-х опричных полках вполне могло быть 6 тыс. ратных людей (даже с учетом того, что Иван поднял в седло не всех опричников, дав отдых тем из них, кто ходил зимой 1570/1571 гг. под Ревель на помощь царскому «голдовнику» Магнусу).
За русского воеводу сойдет! Еще один рисунок от Vened'a:
Достаточно крупные силы мог выставить и «заречный» разряд. Годом позже, в 1572 г., роспись ратных людей Дедилова, Донкова, Орла, Новосиля, Пловы и Соловы, показывала, что от них в полки должно было быть выставлено 1,3 тыс. детей боярских и 1 тыс. казаков с пищалями. Если же добавить к ним служилых людей с Тулы, Мценска и ряда других «заоцких» городов, то вполне возможно, что 3 полка «заречного» разряда могли насчитывать до 3 или даже более тыс. ратных людей. Вот и выходит, что только два не самых больших разряда, «опришнинской» и «заречный», могли насчитывать до 8-10 тыс. ратных людей, а еще остается главный, «береговой» разряд из 5 полков. Сколько было в нем людей – сказать точно невозможно, ибо какие «города», сколько стрельцов, казаков и даточных людей в нем было – точно неизвестно. Вместе с тем известно, что 14 служилых «городов», что названы в «Синодике по убиенным во брани», в Полоцкий поход 1562/1563 гг. выставили 5 тыс. детей боярских, в Молодинскую кампанию 1572 г. 11 «городов» «Синодика» – около 2,4 тыс., а в Ливонском походе 1577 г. 4 «города» из того же списка – 0,8 тыс. детей боярских. И совершенно очевидно, что список «городов» в «Синодике» далеко не полон (мы склоняемся к тому, что в него занесены служилые люди из понесших наибольшие потери корпораций, входивших прежде всего в состав большого полка)! Все это позволяет нам предположить, что цифра в 35-40 тыс. ратных людей во всех трех разрядах вполне реальна, а с учетом не только «сабель и пищалей», но и многочисленного небоевого элемента, сопровождавшего тогдашние рати – всяких обозных-кошевых и собранных с посадов и деревень посохи, выполнявшей вспомогательные работы, могла быть и больше. В любом случае, совершенно очевидным представляется, что весной 1571 г. на южной границе были развернуты большая часть тех сил, которыми располагало на тот момент Русское государство, и никакого сколько-нибудь значительного численного преимущества над русскими татары не имели.
Кстати, о крымцах. К сожалению, татарские документы, из которых можно было бы почерпнуть сведения о численности ханских ратей (а в том, что такие списки были, сомневаться не приходится – об их существовании недвусмысленно говорит такой достаточно осведомленный автор, как официальный историограф предшественника Девлет-Гирея Сахиб-Гирея I Реммаль-ходжа), не сохранились. Правда, современники современники оценивали численность татарских полков, выступивших в поход с Девлет-Гиреем, самое большее примерно в 40 тыс. всадников. Именно эти данные называют ливонцы И. Таубе и Э. Крузе и, видимо, у них позаимствовал эти сведения ливонский же хронист Б. Рюссов. Примечательно, что эту цифру озвучил в разговоре в посланником Речи Посполитой и Иван Грозный. Вряд ли Иван Грозный был заинтересован в приуменьшении численности татарского войска – скорее наоборот, оправдывая свое поражение, он мог преувеличить размеры девлет-гиреевых полчищ. Поэтому 40 тыс. всадников можно считать тем верхним пределом при исчислении крымской рати в той печальной памяти кампании, выше которого все остальные значения будут заведомо неправдоподобными и «баснословными». При этом отметим, что, если судить по стремительности действий татар и по тому, что русские сторожи умудрились упустить на время Девлет-Гиреевы полки из виду, можно предположить, что под началом хана в набег выступило все же меньше, чем 40 тыс., людей (исходя из того, что каждый татарин вел за собой по меньшей мере 1-2 заводных лошади, а те, что побогаче – и поболе, то понятно, что даже 40-тыс. татарская рать имела бы около сотни, а то и более, тыс. коней – немаленькое стадо!).
Не очень качественная, но интересная османская миниатюра, изображающая поход Сулеймана Великолепного в Молдавию в 1524 г. В верхней части ее - татары:
Исходя из приведенных выше оценок численности русских и татарских войск, можно заключить, что никакого многократного преимущества крымцев над русскими не было. Речь можно вести о примерном равенстве сил (и вполне возможно, что при своевременном «сходе» всех полков всех 3-х разрядов московская рать была бы даже больше). Единственно, в чем татары, скорее всего, имели неоспоримое превосходство, так это в коннице, тогда как русские столь же неоспоримо располагали намного большим числом пехоты, вооруженной огнестрельным оружием (стрельцы и казаки вместе с даточными людьми и послужильцами детей боярских, часть которых также, по опыту, к примеру, казанского похода 1552 г., также была вооружена пищалями). И, конечно же, русская артиллерия была намного мощнее татарской. Кстати, доступные источники дружно молчат относительно присутствия в ханском войске наряда и аркебузиров-тюфенгчи – видимо, хан, отправляясь в набег за ясырем, не взял их с собой, не желая, чтобы они связывали его воинство.
Имея на руках два таких козыря, как многочисленная и хорошо обученная пехота и сильная артиллерия, царские воеводы могли достаточно уверенно рассчитывать на победу в «прямом деле» с неприятелем. Однако, как отмечал француз Г.Л. де Боплан, в степной войне «побеждает более хитрый, а не более сильный». И вот здесь возникает еще одна загадка, связанная с этой кампанией. В отечественной исторической литературе утвердилось мнение, что хан направился к Москве, поскольку де взятые пленные и перебежчики сообщили ему, что путь на русскую столицу чист, «на Москве и во всех городех мор и меженина великая» (что было правдой – Thor), что русское войско ушло «в немцы» (что было правдой лишь отчасти – о той осаде Ревеля мы уже писали ранее – Thor) и что «с крымские де стороны в городех воевод и заставы нет» (а вот это была неправда, и мы попытались показать это прежде, несколькими абзацами выше – Thor). Между тем на самом деле ситуация на границе существенно отличалась о той, которую рисовали хану пленные («Федька Сенькин сын Жуков со товарыщи») и перебежчики (ногайский мурза Ибрагим с сыновьями, двумя другими мурзами и 130 ногаями, галичский сын боярский Башуй Сумароков и «дети боярские белевцы Кудеяр тишенков да Окул Семенов, да колужане Ждан да Иван Васильевы дети Юдинкова, да коширяне Федор Лихарев, а прозвище Сотник, да серпуховитин Русин, а с ними десять человек их людей»).
Их показания, при внимательном их анализе, представляют искусную смесь правды, полуправды и откровенной дезинформации. Да, Русскую землю поразили голод и мор, да, Иван отправил часть своих ратных людей под Ревель, «в немцы», но в украинных городах по прежнему «годовали» воеводы со своими ратными людьми, по весне, как обычно, по «берегу» развернулась обычная 5-полковая рать. Причем, и это стоит отметить особо, командовали «береговым» разрядом воеводы, занимавшие верхние позиции в русской военно-политической элите того времени. И суммарный наряд сил, выделенных для того, чтобы организовать достойную встречу хану и его полкам, говорит сам за себя (что подтверждает тезис А.В. Виноградова, что подготовка Девлет-Гиреем похода на Москву вовсе не была такой уж неожиданностью для Ивана IV и Боярской думы – выступление хана ждали). И как тогда воспринимать настойчивые, повторяемые раз за разом, предложения перебежчиков хану идти «прямо к Москве»?
Одним словом, если отойти в сторону от господствующей в отечественной историографии точки зрения, а посмотреть на события, предшествовавшие майской 1571 г. трагедии, со стороны, то выходит, что Иван Грозный и Боярская дума вовсе не «продемонстрировали пассивность в деле организации обороны». Напротив, они предприняли все необходимые меры для того, чтобы встретить Девлет-Гирея во всеоружии – и дипломатические (пытаясь воздействовать на ситуацию и отправкой дипломатической миссии в Стамбул, и продолжением дипломатических контактов с ханом), и военные (заблаговременное развертывание полков и реорганизация сторожевой службы), и, осмелимся предположить, даже провели специальную операцию, цель которой заключалась во введении хана в заблуждение относительно готовности Ивана к отражению набега и наведении татарского воинства на русские рати, выстроившиеся на «берегу» в ожидании незванных гостей. Однако в этой системе произошел сбой, который и привел к столь печальному итогу, но об этом речь пойдет дальше.
Давно уже не делал монументальных полотен, все больше малыми делами пробавлялся, но традиция есть традиция, вот и вернемся к началам и запостим большой, в несколько постов, рассказ про то, как собака крымский царь ходил на Русь и сжег Москву, поглумившись напоследок над Tyrann'ом Wassilevitz'ем.
Прежде я уже касался ее в своей (боюсь, что последней, вышедшей в Москве) книге о противоборстве Ивана Грозного и Девлет-Гирея, а теперь, переработав и существенно увеличив этот раздел, осмелимся представить уважаемым читателям свою доработанную и существенно расширенную реконструкцию тех давних событий.
Итак, для начала отметим, что история татарского похода 1571 г. и грандиозного пожара Москвы неоднократно рассматривалась нашими историками – мимо такого события трудно было не пройти мимо. Наиболее полное описание событий мая-июня 1571 г. с привлечением архивных материалов составил, по нашему мнению, воронежский историк В.П. Загоровский. Однако и его описание оставляет ряд вопросов, связанных с этой трагической страницей в русской истории. Вот и я не устоял и решил внести свою скромную лепту в ее изучение.
Немного предыстории. Три предшествовавших 1571-му года ознаменовались постепенным нарастанием военного давления на Москву со стороны татар. Однако это не привело к достижению желаемой для крымского «царя» цели. Иван Грозный, демонстрируя видимость пойти на уступки, тянул время, пока его дипломаты искали способы эффективно воздействовать на Девлет-Гирея. Сам же хан к концу 1570 г. все больше и больше склонялся к тому, чтобы прервать дипломатические контакты с «московским». Хан, подвергавшийся воздействию со стороны «казанской» «партии» при своем дворе и «партии войны» при дворе Селима II, опасаясь утратить авторитет среди ногайских мурз (как Большой Орды, так и Казыева улуса), не говоря уже о черкесских князьях и мятежных «казанских людях» (которые возлагали свои надежды на освобождение из-под власти московского царя именно с Девлет-Гиреем), не имел иного выхода, кроме как предпринять большой поход на Русь. Только так, одним решительным ударом он мог разрубить запутавшийся до предела клубок дипломатических и иных интриг. Потому-то отправленное в конце 1570 г. с гонцом в Москву ханское послание выглядело несколько необычно. «Хан предлагал немедленно осуществить размен послов. Вопрос о присылке новых послов не ставился. Все спорные вопросы, – писал отечественный историк А.В. Виноградов, – в том числе о «поминках» и даже об Астрахани обходились молчанием… Отсутствие в грамоте всякого упоминания о крымских притязаниях показывало, что хан не счел нужным говорить о старых притязаниях. В случае успеха своего предприятия он намеревался предъявить новые…».
Татарский хан (рисунок сер. XVII в.):
В принципе такая трактовка послания выглядит достаточно правдоподобно и логично, но, по нашему мнению, лишь с учетом знаний о последующем развитии событий. Отправляя своего гонца, Девлет-Гирей еще не знал, чем закончится готовящийся им поход на Русь. Кроме того, как будет показано ниже, сам поход на первых порах не носил характера решающего удара, долженствовавшего раз и навсегда расставить все точки над «i» в русско-крымских отношениях. Возможно, что хан, убедившись в том, что все прежние попытки вынудить Ивана пойти на желаемые Крыму уступки оказались безуспешными, решил продемонстрировать своему партнеру свою силу и тогда вернуться к обсуждению интересующих Бахчисарай проблем. Во всяком случае, в 1571-1572 гг. ничего абсолютно нового, отличного от того, что было ранее, Девлет-Гирей от Ивана не требовал.
Иван Грозный тем временем полагал, что продолжая дипломатическую игру, есть шанс избежать большого татарского похода на Русь. Определенные надежды возлагались им на новое посольство в Стамбул, оправленное в начале апреля 1571 г. Не стал Иван и задерживаться с отправкой своего гонца в Крым, рассчитывая продолжением дипломатической переписки оттянуть наступление «момента истины». Но возлагая надежды на возможность дипломатического урегулирования конфликта, в Москве все же осознавали, что вероятность неприятельского вторжения все равно остается весьма высокой, и потому интенсивно готовились к новой, весенне-летней кампании 1571 г. Дипломатия дипломатией, а война – войной, береженого Бог бережет, и отменять ставшие давно привычными меры предосторожности в надежде, что султан молвит слово, и хан немедленно повинуется и не станет нападать на государеву украйну, в Москве отнюдь не собирались. И в общем-то царь и бояре были правы. Дипломатические усилия желаемых результатов не принесли и, в отличие от событий 50-летней давности, когда дядя Девлет-Гирея Мухаммед-Гирей I точно также собирался в поход на Москву, Селим II, не дав прямого разрешения относительно похода крымского хана против русских, отметил, что он не возражает против такого мероприятия. Между тем попытка Москвы продолжить контакты со Стамбулом через голову Девлет-Гирея вызывали его крайнее недовольство и только углубила пропасть в отношениях между Иваном и крымским «царем».
Селим II (османская миниатюра конца XVI в. из музея Топкапы):
Анализируя подготовку «московского» к очередному раунду противостояния, отметим, что снова, как и прежде, «украинские» воеводы должны были «по вестем» от «польских» сторожей образовать «малый» 3-полковый разряд в Туле, Дедилове и Данкове: «В большом полку с Тулы воевода князь Василей Юрьевич Голицын да голова Василей Иванов сын Меньшой Корабьин. В передовом полку з Дедилова воевода Иван Большой Михайловичь Морозов да голова Ондрей Микитин сын Мясной.В сторожевом полку из Донкова воевода князь Иван князь Иванов сын Козлина Тростенской да голова Василей Петров сын Измайлов. Да в большом же полку сходным воеводам быть со князь Василъем Юрьевичем Голицыным: с Орла воеводе князь Ондрею Дмитреевичю Палецкому, да Михаилу Глебову, да из Новасили князю Федору Дееву да Олександру Колтовскому, да с Пловы ж с Соловы воеводе князю Григорью Коркодинову. В передовом полку быть с воеводою с Ываном Большим Морозовым в сходе изо Мценска намеснику Дмитрею Замыцкому; а люди с ними по их списком». При этом предполагалось, что этот «малый» разряд будет усилен опричными полками.
Одновременно на «берегу», по Оке, разворачивался «большой» 5-полковый разряд, во главе которого был поставлен воевода князь И.Д. Бельский, человек № 1 в русской военной иерархии того времени. Полк правой руки возглавлял не менее знатный и родовитый воевода – князь И.Ф. Мстиславский, тогда как полк передовой – ветеран степных кампаний князь М.И. Воротынский (это само за себя говорит о том значении, которое придавалось в Москве составлению плана обороны южной границы): «А на берегу были бояре и воеводы по полком: в большом полку бояре и воеводы князь Иван Дмитреевич Бельской да Михайло Яковлевич Морозов (надо полагать, по опыту предыдущих кампаний, что боярин заведовал «нарядом» – Thor), стояли на Коломне. В правой руке боярин и воеводы князь Иван Федорович Мстисловской да Иван Меньшой Васильевич Шереметев. В передовом полку боярин и воеводы князь Михайло Иванович Воротынской да князь Петр Иванович Татев. В сторожевом полку боярин и воеводы князь Иван Ондреевичь Шуйской да Дмитрей Григорьев сын Плещеев. А в левой руке воеводы князь Иван Петровичь Шуйской да князь Иван князь Григорьев сын Щербатой…». Пожалуй, это и все, что можно почерпнуть о «береговом разряде» из сохранившихся разрядных книг. Некоторое представление о его составе может дать «Синодик по убиенных во брани». Согласно его сведениям, во время сражения под стенами Москвы и при московском пожаре погибли дети боярские следующих «городов»: Рязани, Смоленска, Тулы, Москвы, Каширы, Коломны, Соловы и Пловы, Серпейска, Мещовска, Пскова, Нижнего Новгорода, Мурома, Шелонской пятины, Боровска, Торопца, Воротынска, Тарусы.
Московитский всадник от камрада Vened'a:
Таким образом, татарам на пути к Москве предстояло преодолеть две линии русской обороны, занятых большой ратью. Точная ее численность, увы, неизвестна, а оценки историков весьма разнятся – от 6 тыс. (эту цифру назвал сам Иван Грозный, не указав, правда, кого именно он имел в виду под «своими»), которой, к примеру, придерживается В.В. Каргалов, до 50 тыс., названную С.М. Соловьевым. Многие же специалисты и вовсе избегают давать оценку численности царских ратей, собранных для отражения татарского набега, ограничиваясь общими словами относительно имевшегося многократного перевеса ханских полков над русскими или же о меньшем, чем в предыдущие годы, размере собранного Иваном войске. Между тем сохранившиеся источники (увы и ах, к сожалению, иноземные) называют достаточно определенные и, что интересно, в принципе совпадающие цифры. Так, анонимный немецкий автор брошюры «Краткое достоверное известие и общий обзор прошедших историй и деяний, случившихся в последнее время в 1570 и 1571 годах в Москве и в России» писал о 40-тыс. русском войске, разбитом татарами в кампании 1571 г., а сам хан в своем донесении в Стамбул (о котором мы писали ранее) сообщал, что под стенами Москвы его встретила русская рать в 30 тыс. отборных всадников и 6 тыс. пехотинцев. Попытаемся ответить на вопрос, насколько можно доверять их сообщениям и прикинуть верхнюю планку численности русских ратей, выше которой все называемые цифры будут заведомо неправдоподобны.
Прежде всего стоит обратить внимание на два важных момента. Первый – группировка войск, собранных южнее Москвы на путях возможного выдвижения татар, состояла из трех «разрядов»-корпусов – двух земских, «заречного» и «берегового», и опричного, всего 11 «полков». Второй – во главе главного, «берегового», разряда были поставлены самые титулованные и опытные воеводы, князья И.Д. Бельский, И.Ф. Мстиславский и М.И. Воротынский, в «лейтенантах» (термин Дж. Флетчера) у которых ходили не менее опытные воеводы – те же И.В. Шереметев Меньшой и М.Я. Морозов. Уже одно это заставляет полагать, что численность царской рати была отнюдь немаленькой и совершенно точно не 6 тыс. названных Иваном Грозным ратников. Кстати, говоря об этой цифре, мы склоняемся к тому, что царь имел в виду под «своими» все-таки «опришнинской» 3-полковый разряд. Исследовавший вопрос о численности опричного двора В.Б. Кобрин указывал, что в кампанию 1572 г. служилые «города» из уездов, причисленных к опричнине, дали 3,5-4,2 тыс. детей боярских, и что общая численность опричных детей боярских в 4,5-5 тыс. «голов» вовсе не представляется невероятной. Если же принять во внимание, что, помимо опричной конницы, в «опришнинской» разряд вошли также и «государевы стрелцы», а их насчитывалось по меньшей мере 1,3-1,5 тыс., а также и послужильцы опричных детей боярских (мы исходим из того, что в списки дворян и детей боярских, что выдавались на руки воеводам, вписывались только сами дети боярские, без их послужильцев), то в 3-х опричных полках вполне могло быть 6 тыс. ратных людей (даже с учетом того, что Иван поднял в седло не всех опричников, дав отдых тем из них, кто ходил зимой 1570/1571 гг. под Ревель на помощь царскому «голдовнику» Магнусу).
За русского воеводу сойдет! Еще один рисунок от Vened'a:
Достаточно крупные силы мог выставить и «заречный» разряд. Годом позже, в 1572 г., роспись ратных людей Дедилова, Донкова, Орла, Новосиля, Пловы и Соловы, показывала, что от них в полки должно было быть выставлено 1,3 тыс. детей боярских и 1 тыс. казаков с пищалями. Если же добавить к ним служилых людей с Тулы, Мценска и ряда других «заоцких» городов, то вполне возможно, что 3 полка «заречного» разряда могли насчитывать до 3 или даже более тыс. ратных людей. Вот и выходит, что только два не самых больших разряда, «опришнинской» и «заречный», могли насчитывать до 8-10 тыс. ратных людей, а еще остается главный, «береговой» разряд из 5 полков. Сколько было в нем людей – сказать точно невозможно, ибо какие «города», сколько стрельцов, казаков и даточных людей в нем было – точно неизвестно. Вместе с тем известно, что 14 служилых «городов», что названы в «Синодике по убиенным во брани», в Полоцкий поход 1562/1563 гг. выставили 5 тыс. детей боярских, в Молодинскую кампанию 1572 г. 11 «городов» «Синодика» – около 2,4 тыс., а в Ливонском походе 1577 г. 4 «города» из того же списка – 0,8 тыс. детей боярских. И совершенно очевидно, что список «городов» в «Синодике» далеко не полон (мы склоняемся к тому, что в него занесены служилые люди из понесших наибольшие потери корпораций, входивших прежде всего в состав большого полка)! Все это позволяет нам предположить, что цифра в 35-40 тыс. ратных людей во всех трех разрядах вполне реальна, а с учетом не только «сабель и пищалей», но и многочисленного небоевого элемента, сопровождавшего тогдашние рати – всяких обозных-кошевых и собранных с посадов и деревень посохи, выполнявшей вспомогательные работы, могла быть и больше. В любом случае, совершенно очевидным представляется, что весной 1571 г. на южной границе были развернуты большая часть тех сил, которыми располагало на тот момент Русское государство, и никакого сколько-нибудь значительного численного преимущества над русскими татары не имели.
Кстати, о крымцах. К сожалению, татарские документы, из которых можно было бы почерпнуть сведения о численности ханских ратей (а в том, что такие списки были, сомневаться не приходится – об их существовании недвусмысленно говорит такой достаточно осведомленный автор, как официальный историограф предшественника Девлет-Гирея Сахиб-Гирея I Реммаль-ходжа), не сохранились. Правда, современники современники оценивали численность татарских полков, выступивших в поход с Девлет-Гиреем, самое большее примерно в 40 тыс. всадников. Именно эти данные называют ливонцы И. Таубе и Э. Крузе и, видимо, у них позаимствовал эти сведения ливонский же хронист Б. Рюссов. Примечательно, что эту цифру озвучил в разговоре в посланником Речи Посполитой и Иван Грозный. Вряд ли Иван Грозный был заинтересован в приуменьшении численности татарского войска – скорее наоборот, оправдывая свое поражение, он мог преувеличить размеры девлет-гиреевых полчищ. Поэтому 40 тыс. всадников можно считать тем верхним пределом при исчислении крымской рати в той печальной памяти кампании, выше которого все остальные значения будут заведомо неправдоподобными и «баснословными». При этом отметим, что, если судить по стремительности действий татар и по тому, что русские сторожи умудрились упустить на время Девлет-Гиреевы полки из виду, можно предположить, что под началом хана в набег выступило все же меньше, чем 40 тыс., людей (исходя из того, что каждый татарин вел за собой по меньшей мере 1-2 заводных лошади, а те, что побогаче – и поболе, то понятно, что даже 40-тыс. татарская рать имела бы около сотни, а то и более, тыс. коней – немаленькое стадо!).
Не очень качественная, но интересная османская миниатюра, изображающая поход Сулеймана Великолепного в Молдавию в 1524 г. В верхней части ее - татары:
Исходя из приведенных выше оценок численности русских и татарских войск, можно заключить, что никакого многократного преимущества крымцев над русскими не было. Речь можно вести о примерном равенстве сил (и вполне возможно, что при своевременном «сходе» всех полков всех 3-х разрядов московская рать была бы даже больше). Единственно, в чем татары, скорее всего, имели неоспоримое превосходство, так это в коннице, тогда как русские столь же неоспоримо располагали намного большим числом пехоты, вооруженной огнестрельным оружием (стрельцы и казаки вместе с даточными людьми и послужильцами детей боярских, часть которых также, по опыту, к примеру, казанского похода 1552 г., также была вооружена пищалями). И, конечно же, русская артиллерия была намного мощнее татарской. Кстати, доступные источники дружно молчат относительно присутствия в ханском войске наряда и аркебузиров-тюфенгчи – видимо, хан, отправляясь в набег за ясырем, не взял их с собой, не желая, чтобы они связывали его воинство.
Имея на руках два таких козыря, как многочисленная и хорошо обученная пехота и сильная артиллерия, царские воеводы могли достаточно уверенно рассчитывать на победу в «прямом деле» с неприятелем. Однако, как отмечал француз Г.Л. де Боплан, в степной войне «побеждает более хитрый, а не более сильный». И вот здесь возникает еще одна загадка, связанная с этой кампанией. В отечественной исторической литературе утвердилось мнение, что хан направился к Москве, поскольку де взятые пленные и перебежчики сообщили ему, что путь на русскую столицу чист, «на Москве и во всех городех мор и меженина великая» (что было правдой – Thor), что русское войско ушло «в немцы» (что было правдой лишь отчасти – о той осаде Ревеля мы уже писали ранее – Thor) и что «с крымские де стороны в городех воевод и заставы нет» (а вот это была неправда, и мы попытались показать это прежде, несколькими абзацами выше – Thor). Между тем на самом деле ситуация на границе существенно отличалась о той, которую рисовали хану пленные («Федька Сенькин сын Жуков со товарыщи») и перебежчики (ногайский мурза Ибрагим с сыновьями, двумя другими мурзами и 130 ногаями, галичский сын боярский Башуй Сумароков и «дети боярские белевцы Кудеяр тишенков да Окул Семенов, да колужане Ждан да Иван Васильевы дети Юдинкова, да коширяне Федор Лихарев, а прозвище Сотник, да серпуховитин Русин, а с ними десять человек их людей»).
Их показания, при внимательном их анализе, представляют искусную смесь правды, полуправды и откровенной дезинформации. Да, Русскую землю поразили голод и мор, да, Иван отправил часть своих ратных людей под Ревель, «в немцы», но в украинных городах по прежнему «годовали» воеводы со своими ратными людьми, по весне, как обычно, по «берегу» развернулась обычная 5-полковая рать. Причем, и это стоит отметить особо, командовали «береговым» разрядом воеводы, занимавшие верхние позиции в русской военно-политической элите того времени. И суммарный наряд сил, выделенных для того, чтобы организовать достойную встречу хану и его полкам, говорит сам за себя (что подтверждает тезис А.В. Виноградова, что подготовка Девлет-Гиреем похода на Москву вовсе не была такой уж неожиданностью для Ивана IV и Боярской думы – выступление хана ждали). И как тогда воспринимать настойчивые, повторяемые раз за разом, предложения перебежчиков хану идти «прямо к Москве»?
Одним словом, если отойти в сторону от господствующей в отечественной историографии точки зрения, а посмотреть на события, предшествовавшие майской 1571 г. трагедии, со стороны, то выходит, что Иван Грозный и Боярская дума вовсе не «продемонстрировали пассивность в деле организации обороны». Напротив, они предприняли все необходимые меры для того, чтобы встретить Девлет-Гирея во всеоружии – и дипломатические (пытаясь воздействовать на ситуацию и отправкой дипломатической миссии в Стамбул, и продолжением дипломатических контактов с ханом), и военные (заблаговременное развертывание полков и реорганизация сторожевой службы), и, осмелимся предположить, даже провели специальную операцию, цель которой заключалась во введении хана в заблуждение относительно готовности Ивана к отражению набега и наведении татарского воинства на русские рати, выстроившиеся на «берегу» в ожидании незванных гостей. Однако в этой системе произошел сбой, который и привел к столь печальному итогу, но об этом речь пойдет дальше.