А давненько я не брал в руки шашек! И не пора ли нам, друзья, замахнуться - ну если не на Вильяма нашего на Шейкспира, - то хотя бы на какую-то долгоиграющую повесть из богатой истории русско-татарских отношений и начать рассказ о "добрососедских" отношениях между Москвой и Казанью. Давно я к этой теме подбирался - пора бы и начать...
И начнем мы эту историю с сюжета, который хотя и имеет отношение к "казанщине", но несколько опосредованное и связывает ее с другой "татарщиной" - крымской е страницей. В этом и серии последующих постов пойдет речь о набеге Девлет-Гирея I на Тулу летом 1552 г.
Как известно, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Начало тульской истории можно отнести к самому началу XVI в., когда краткий период русско-крымской дружбы подошел к концу – вполне, впрочем, закономерному, поскольку коренные внешнеполитические интересы Москвы и Кыркора радикально отличались. До поры до времени это не было заметно, ибо и крымского хана Менгли-Гирея I, и великого князя и государя всея Русии Ивана III объединяла общая ненависть к «царю» Ахмату и его сыновьям Ахматовичам, правивших в Большой Орде – Тахт эли, «Престольной державе». Но летом 1502 г. «Престольной державе» пришел закономерный конец – последний ее «царь», Шейх-Ахмед, был разгромлен Менгли-Гиреем и бежал, оставив торжествующему победителю свою казну и ставку-ордобазар. «И тако скончашася царие Ардинстиии, и таковым Божиим промыслом погибе царьство и власть Великия Орды Златые…».
Прибрав к рукам большую часть улусов, ранее подчинявшихся «царям» Тахт эли, Менгли-Гирей заодно примерил на себя и царский венец. Примерив же, хан решил, что венец этот ему очень даже к лицу. Положение же, как известно, обязывает, и Менгли-Гирей решил, что настала пора претворить в жизнь старую задумку – собрать под свою царскую руку все татарские юрты, возникшие на обломках Золотой Орды, и самому встать во главе восстановленной империи. А тут еще и Иван III волею Божиею умре, и всякие обязательства новоявленного «царя» перед Москвой сами собой и отменились.
Усилившаяся (чрезмерно, по мнению крымской правящей элиты) за годы правления Ивана III Россия пугала Крым. Хан и его окружение прекрасно понимали, что Москва ни в коем случае не будет безмятежно наблюдать за тем, как Кыркор прибирает к рукам татарские юрты и восстанавливает ордынское могущество. И поворот Менгли-Гирея лицом к старому противнику русского государя, великому князю литовскому и король польскому Сигизмунду I был более чем предсказуем. В 1507 г. хан пожаловал Сигизмунда своим царским ярлыком, в котором перечислил множество русских городов с «люди, тмы, городы и села, и дани и выходы, и з землями и з водами и с потоками». Была среди этих пожалованных с царского плеча городов и Тула.
Менгли-Гирей (в центре) на приеме у турецкого султана Баязида II:
Первое упоминание о Туле в источниках относится к 1146 г. , однако это известие дошло до нас из знаменитой Никоновской летописи и представляется сомнительным. Второй раз город упоминается в 1382 г., в докончаньи великих князей Дмитрия Ивановича и Олега Ивановича рязанского, причем, что любопытно, Тула описывается в этой грамоте как бывшее владение ордынской «царицы» Тайдулы. Распад Орды, успешные войны с Великими княжеством Литовским и установление московского протектората над Рязанью привели к тому, что Тула стала владением Москвы. И когда враждебность Крыма по отношению к Москве стала очевидной (в 1507 г. крымцы впервые попробовали атаковать государеву украину ), сын и преемник Ивана III Василий III озаботился укреплением города. В 1509 г. в Туле был заложен деревянный кремль, а спустя 5 лет было начато строительство еще более мощного каменного кремля, завершенное в 1520 г. Отныне Туле надолго предстояло встать русским форпостом на южной границе государства и важнейшим звеном в выстраиваемой и совершенствуемой системе обороны от татарских набегов.
Мощный тульский кремль с многочисленной артиллерией и сильным гарнизоном внушил татарам должное почтение и уважением. Лишь дважды, в 1517 и 1533 гг., в окрестностях крепости объявлялись крупные татарские отряды. Ни в 1521 г., когда в поход на Москву отправился сын и преемник Менгли-Гирея Мухаммед-Гирей I, ни в 1533 г., когда на «крымскую украину» выступили два царевича, Ислам-Гирей и Сафа-Гирей, ни в 1541 г., когда на Русь в «силе тяжце» двинулся сам «Великие орды великий царь силы находец и победитель» Сахиб-Гирей I – никто из них не рискнул пройти мимо Тулы на своем пути на север, к Оке. Однако прошло еще десять лет – и все переменилось.
Причина этой перемены заключалась в переменах в русской внешней политике, которая стала следствием пертурбаций на московском политическом Олимпе. Складывается впечатление, что с поражением в борьбе за власть клана князей Бельских в начале 40-х гг. генеральный внешнеполитический курс стала определять «партия войны». Одним из предводителей (и, во всяком случае, идейным и духовным вдохновителем) ее был новопоставленный митрополит Макарий, идеолог бескомпромиссной борьбы, этакого «крестового похода», с агарянами-татарами (казанцами в первую очередь, благо последние регулярно доставляли Москве все новые и новые поводы для неудовольствия и желания ответить за регулярно повторяющиеся набеги). «Низовская земля вся, Галич, и Устюг, и Вятка, и Пермь от казанцов запусте», писал автор «Казанского летописца», и, сравнивая «нахождение» Батыя-царя ну землю Русскую с казанской «войной», с горестью отмечал, что де Батый «бо единою Рускую землю прошел и, яко молнина стрела и яко темная главня, попаляя и пожигая и грады разрушая, пленяще христьянство, мечем губя». Казанцы же, по мнению книжника, были даже хуже Батыя, ибо по младости ивана IV «всегда из земли Руския не изхождаху; овогда с царем своим, овогда же воеводами воюющее Русь, посекающе, аки сады, руския люди и кровь их, аки воду, проливающее». И той тоски печали «у всех русских людеи ото очию слезы текущее, аки реки; крыющеся в пустынях, в лесах и в горах, в теснотах горких живяху з женами и з детми, от поганых варвар тех». И от той «войны», продолжал живописать книжник, «многи грады русти роскопаша, и травою и былием заростивша села и деревни многия улусы орастеша былем от варвар…».
В отношениях между юным Иваном IV и старым врагом Москвы, казанским ханом Сафа-Гиреем, наступил «момент истины» – в русской столице решили, что достаточно терпели от потерявшего берега бусурманина, по христиански подставляя то правую, то левую щеку в ответ на непрекращающиеся набеги. И вот в 1545 г. юный государь (не сам, конечно, а вместе с Боярской думою, по боярскому приговору), послал на Казань «в судех полою водою воевод князя Семена Ивановича Микулинского с товарищи из Нижнева Новагорода», а с Вятки на Казань же «полою же водою» с вятчанами (у которых были давние счеты с казанцами) воевода князь Василий Серебряный-Оболенский со товарищи.
С этого похода началась растянувшаяся на долгих семь с половиною лет «казанщина», в конечном итоге изменившая политическую карту Восточной Европы и судьбы многих народов и государств. Одним из эпизодов, на первый взгляд как будто и не очень значительным. Но положившим де-факто начало другой, самой главной, войне Ивана Васильевича, «войне двух царей», стал предпринятый летом 1552 г. набег крымского царя Девлет-Гирея I, внука Менгли-Гирея, на Тулу.
Тульский кремль (не весь, конечно):
To be, как говoрится, continued...
И начнем мы эту историю с сюжета, который хотя и имеет отношение к "казанщине", но несколько опосредованное и связывает ее с другой "татарщиной" - крымской е страницей. В этом и серии последующих постов пойдет речь о набеге Девлет-Гирея I на Тулу летом 1552 г.
Как известно, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Начало тульской истории можно отнести к самому началу XVI в., когда краткий период русско-крымской дружбы подошел к концу – вполне, впрочем, закономерному, поскольку коренные внешнеполитические интересы Москвы и Кыркора радикально отличались. До поры до времени это не было заметно, ибо и крымского хана Менгли-Гирея I, и великого князя и государя всея Русии Ивана III объединяла общая ненависть к «царю» Ахмату и его сыновьям Ахматовичам, правивших в Большой Орде – Тахт эли, «Престольной державе». Но летом 1502 г. «Престольной державе» пришел закономерный конец – последний ее «царь», Шейх-Ахмед, был разгромлен Менгли-Гиреем и бежал, оставив торжествующему победителю свою казну и ставку-ордобазар. «И тако скончашася царие Ардинстиии, и таковым Божиим промыслом погибе царьство и власть Великия Орды Златые…».
Прибрав к рукам большую часть улусов, ранее подчинявшихся «царям» Тахт эли, Менгли-Гирей заодно примерил на себя и царский венец. Примерив же, хан решил, что венец этот ему очень даже к лицу. Положение же, как известно, обязывает, и Менгли-Гирей решил, что настала пора претворить в жизнь старую задумку – собрать под свою царскую руку все татарские юрты, возникшие на обломках Золотой Орды, и самому встать во главе восстановленной империи. А тут еще и Иван III волею Божиею умре, и всякие обязательства новоявленного «царя» перед Москвой сами собой и отменились.
Усилившаяся (чрезмерно, по мнению крымской правящей элиты) за годы правления Ивана III Россия пугала Крым. Хан и его окружение прекрасно понимали, что Москва ни в коем случае не будет безмятежно наблюдать за тем, как Кыркор прибирает к рукам татарские юрты и восстанавливает ордынское могущество. И поворот Менгли-Гирея лицом к старому противнику русского государя, великому князю литовскому и король польскому Сигизмунду I был более чем предсказуем. В 1507 г. хан пожаловал Сигизмунда своим царским ярлыком, в котором перечислил множество русских городов с «люди, тмы, городы и села, и дани и выходы, и з землями и з водами и с потоками». Была среди этих пожалованных с царского плеча городов и Тула.
Менгли-Гирей (в центре) на приеме у турецкого султана Баязида II:
Первое упоминание о Туле в источниках относится к 1146 г. , однако это известие дошло до нас из знаменитой Никоновской летописи и представляется сомнительным. Второй раз город упоминается в 1382 г., в докончаньи великих князей Дмитрия Ивановича и Олега Ивановича рязанского, причем, что любопытно, Тула описывается в этой грамоте как бывшее владение ордынской «царицы» Тайдулы. Распад Орды, успешные войны с Великими княжеством Литовским и установление московского протектората над Рязанью привели к тому, что Тула стала владением Москвы. И когда враждебность Крыма по отношению к Москве стала очевидной (в 1507 г. крымцы впервые попробовали атаковать государеву украину ), сын и преемник Ивана III Василий III озаботился укреплением города. В 1509 г. в Туле был заложен деревянный кремль, а спустя 5 лет было начато строительство еще более мощного каменного кремля, завершенное в 1520 г. Отныне Туле надолго предстояло встать русским форпостом на южной границе государства и важнейшим звеном в выстраиваемой и совершенствуемой системе обороны от татарских набегов.
Мощный тульский кремль с многочисленной артиллерией и сильным гарнизоном внушил татарам должное почтение и уважением. Лишь дважды, в 1517 и 1533 гг., в окрестностях крепости объявлялись крупные татарские отряды. Ни в 1521 г., когда в поход на Москву отправился сын и преемник Менгли-Гирея Мухаммед-Гирей I, ни в 1533 г., когда на «крымскую украину» выступили два царевича, Ислам-Гирей и Сафа-Гирей, ни в 1541 г., когда на Русь в «силе тяжце» двинулся сам «Великие орды великий царь силы находец и победитель» Сахиб-Гирей I – никто из них не рискнул пройти мимо Тулы на своем пути на север, к Оке. Однако прошло еще десять лет – и все переменилось.
Причина этой перемены заключалась в переменах в русской внешней политике, которая стала следствием пертурбаций на московском политическом Олимпе. Складывается впечатление, что с поражением в борьбе за власть клана князей Бельских в начале 40-х гг. генеральный внешнеполитический курс стала определять «партия войны». Одним из предводителей (и, во всяком случае, идейным и духовным вдохновителем) ее был новопоставленный митрополит Макарий, идеолог бескомпромиссной борьбы, этакого «крестового похода», с агарянами-татарами (казанцами в первую очередь, благо последние регулярно доставляли Москве все новые и новые поводы для неудовольствия и желания ответить за регулярно повторяющиеся набеги). «Низовская земля вся, Галич, и Устюг, и Вятка, и Пермь от казанцов запусте», писал автор «Казанского летописца», и, сравнивая «нахождение» Батыя-царя ну землю Русскую с казанской «войной», с горестью отмечал, что де Батый «бо единою Рускую землю прошел и, яко молнина стрела и яко темная главня, попаляя и пожигая и грады разрушая, пленяще христьянство, мечем губя». Казанцы же, по мнению книжника, были даже хуже Батыя, ибо по младости ивана IV «всегда из земли Руския не изхождаху; овогда с царем своим, овогда же воеводами воюющее Русь, посекающе, аки сады, руския люди и кровь их, аки воду, проливающее». И той тоски печали «у всех русских людеи ото очию слезы текущее, аки реки; крыющеся в пустынях, в лесах и в горах, в теснотах горких живяху з женами и з детми, от поганых варвар тех». И от той «войны», продолжал живописать книжник, «многи грады русти роскопаша, и травою и былием заростивша села и деревни многия улусы орастеша былем от варвар…».
В отношениях между юным Иваном IV и старым врагом Москвы, казанским ханом Сафа-Гиреем, наступил «момент истины» – в русской столице решили, что достаточно терпели от потерявшего берега бусурманина, по христиански подставляя то правую, то левую щеку в ответ на непрекращающиеся набеги. И вот в 1545 г. юный государь (не сам, конечно, а вместе с Боярской думою, по боярскому приговору), послал на Казань «в судех полою водою воевод князя Семена Ивановича Микулинского с товарищи из Нижнева Новагорода», а с Вятки на Казань же «полою же водою» с вятчанами (у которых были давние счеты с казанцами) воевода князь Василий Серебряный-Оболенский со товарищи.
С этого похода началась растянувшаяся на долгих семь с половиною лет «казанщина», в конечном итоге изменившая политическую карту Восточной Европы и судьбы многих народов и государств. Одним из эпизодов, на первый взгляд как будто и не очень значительным. Но положившим де-факто начало другой, самой главной, войне Ивана Васильевича, «войне двух царей», стал предпринятый летом 1552 г. набег крымского царя Девлет-Гирея I, внука Менгли-Гирея, на Тулу.
Тульский кремль (не весь, конечно):
To be, как говoрится, continued...