melancholy Помнится, давно задавал я одну загадку на предмет того, кто первым высказал идею насчет того, что, де, "кого хощу - казню, кого хощу - милую". Выходит, такое небольшое продолжение того давнего разговора. Редактируя тут одну студенческую работу, прочитал "Написание Акиндина, мниха Лавры Святыа Богородица, к великому князю Михаилу о поставляющих мъзды ради", датируемое началом XIV в . (вероятно, около 1311 г.).
Весьма, знаете ли, любопытное сочинение. В нем много чего интересного, но меня, по старой привычке, заинтересовало больше всего картина взаимоотношений власти духовной и светской, которую с особым тщанием выстраивает Акиндин, взяв за основу обвинение митрополита Петра в симонии. Начинает наш чернец вполне традиционно: "Святительство бо и цесаръство съединением и бес порока законные уставы твердо и неподвижно должны суть держати и творити: ово бо божественным служа, ово же человечъскыми обладая; единем же началом веры и законом обое происходя, человечьское украшают житие" (ну да, в духе преамбулы к VI Новелле императора Юстиниана: «Величайшие дары Бога людям от человеколюбия свыше данные – священство и царство, одно, служа божественному, другое о человеческом заботясь и управляя, – из одного и того же начала вышли, и привели в порядок человеческую жизнь. Поэтому ничто так не было бы весьма желанным царству, как величавость иереев, если бы только за него самого всегда они молили Бога. Ибо если первое было бы беспорочно всесторонне и с искренностью к Богу сопричастно, второе верно и подобающим образом вверенное ему государство приводило бы в порядок, было бы согласие некое благое, так что всё благо роду человеческому было бы подарено»).
Вроде бы как по всему выходит, что ни царь не должен в епископство вступати, ни епископ не должен вступаться в царское дело (ан нет, это вы неправильно подумали - должен, еще как должен, но это тема отдельного разговора). Однако ж наш чернец хитер и лукав. Закрепив в сознании адресата мысль о сотрудничестве князя и митрополита (в нашем, русском случае), он, однако, двигается дальше совсем в неожиданном направлении (хотя, почему неожиданном - очень даже ожидаемом, исходя из того, что Акиндин пересказл Юстиниана). Исходя из того, что нарушение церковных канонов и догматов не есть хорошо ("несть ино ничтоже величие правоверным християном, якоже правила церковные крепко держати. Егда бо святые и божественные церкви без ереси и бес порока пребывает, тогда Бог дает нам мир в земли и обилие всякых плодов и врагом одоление", ну а как "ослушаетесь заповедий моих, то наведу на вы мечь, отмещающь суды моя; вбегнете в грады ваша, и послю глад и смерть на вы, и снесть плоть кождо ближнего своего. И предам вы в руце врагом вашим, и пусты сътворю грады ваша...". Одним словом, ужас-ужас-ужас!), чернец делает несколько неожиданный (на первый взгляд) вывод.
Оказывается, царство даже больше, чем церковь, заинтересовано в исполнении канонов и догматов (ну да, а то ведь и глад, и мор, и врагов нахождение, и прочия бедствия). Ergo, поскольку епископы обязаны вести дело к тому, чтобы эти правила соблюдались, то и князь должен присматривать за епископами, чтобы те налево не ходили: "Тако да будет тщание и тобе, державний боголюбче, еже святитель чистота и к Богу дерьзновение, аще право и подобно имуть житие и добр имуще разум божественных писаний, могуще еретиком заградити уста и священные каноны видити и творити...". Ага, значит, князь вместе с епископами должно еретиков и всяких прочих нарушителей канонов и догматов всячески преследовать и казнити.
Но и это еще не все, точнее, совсем не все. Акиндин возлагает на князя обязанности следить за нравственностью и законопослушностью самих епископов ("повелено и тобе, господине княже, не молчать о сем святителем своим"). А если вдруг князь усомниться в своем праве судить епископов за свершенные ими проступки, то Акиндин четко и недвусмысленно пишет: "Царь еси, господине княже, в своей земли; ты истязан имаши быти на страшнем и нелицемернем судищи Христове, аже смолчиши митрополиту" (имеется в виду митрополит Петр, обвиненный в симонии).
Итак, начав с идеи симфонии, Акиндин плавно перешел к идее цезарепапизма и духе все того же Юстиниана (ага, а тут как раз мнение А.А. Васильева впору: "Желая быть хозяином в церкви, Юстиниан не только стремился иметь в своих руках внутреннее управление и судьбу духовенства, не исключая самых высших его представителей, но и считал своим правом устанавливать среди своих подданных определенную догму. Какого религиозного направления придерживался император, такого же направления должны были придерживаться и его подданные. На основании вышеизложенного византийский император имел право регулировать быт духовенства, замещать по своему усмотрению высшие иерархические должности, выступать в качестве посредника и судьи в клире; он покровительствовал церкви в лице ее служителей, способствовал постройке храмов, монастырей, умножению их привилегий; наконец, император устанавливал вероисповедное единство среди всех подданных империи, давал последним норму правоверного учения, участвовал в догматических спорах и давал заключительное решение по спорным догматическим вопросам. Подобная политика светского преобладания в религиозных и церковных делах, вплоть до тайников религиозных убеждений человека, особенно ярко проявленная Юстинианом, получила в истории название цезарепапизма, и этот император считается одним из наиболее типичных представителей цезарепапистического направления"). В общем, князь есть царь в своей земле, ему все подвластно - и государство, и церковь, и он просто обязан и должен, как православный государь, вмешиваться в дела церкви... Независимой от светской власти церкви быть, по мнению Акиндина, не должно. Еще раз напомню, речь идет о начале XIV в., о Твери, и о князе Михаиле Ярославиче...
Весьма, знаете ли, любопытное сочинение. В нем много чего интересного, но меня, по старой привычке, заинтересовало больше всего картина взаимоотношений власти духовной и светской, которую с особым тщанием выстраивает Акиндин, взяв за основу обвинение митрополита Петра в симонии. Начинает наш чернец вполне традиционно: "Святительство бо и цесаръство съединением и бес порока законные уставы твердо и неподвижно должны суть держати и творити: ово бо божественным служа, ово же человечъскыми обладая; единем же началом веры и законом обое происходя, человечьское украшают житие" (ну да, в духе преамбулы к VI Новелле императора Юстиниана: «Величайшие дары Бога людям от человеколюбия свыше данные – священство и царство, одно, служа божественному, другое о человеческом заботясь и управляя, – из одного и того же начала вышли, и привели в порядок человеческую жизнь. Поэтому ничто так не было бы весьма желанным царству, как величавость иереев, если бы только за него самого всегда они молили Бога. Ибо если первое было бы беспорочно всесторонне и с искренностью к Богу сопричастно, второе верно и подобающим образом вверенное ему государство приводило бы в порядок, было бы согласие некое благое, так что всё благо роду человеческому было бы подарено»).
Вроде бы как по всему выходит, что ни царь не должен в епископство вступати, ни епископ не должен вступаться в царское дело (ан нет, это вы неправильно подумали - должен, еще как должен, но это тема отдельного разговора). Однако ж наш чернец хитер и лукав. Закрепив в сознании адресата мысль о сотрудничестве князя и митрополита (в нашем, русском случае), он, однако, двигается дальше совсем в неожиданном направлении (хотя, почему неожиданном - очень даже ожидаемом, исходя из того, что Акиндин пересказл Юстиниана). Исходя из того, что нарушение церковных канонов и догматов не есть хорошо ("несть ино ничтоже величие правоверным християном, якоже правила церковные крепко держати. Егда бо святые и божественные церкви без ереси и бес порока пребывает, тогда Бог дает нам мир в земли и обилие всякых плодов и врагом одоление", ну а как "ослушаетесь заповедий моих, то наведу на вы мечь, отмещающь суды моя; вбегнете в грады ваша, и послю глад и смерть на вы, и снесть плоть кождо ближнего своего. И предам вы в руце врагом вашим, и пусты сътворю грады ваша...". Одним словом, ужас-ужас-ужас!), чернец делает несколько неожиданный (на первый взгляд) вывод.
Оказывается, царство даже больше, чем церковь, заинтересовано в исполнении канонов и догматов (ну да, а то ведь и глад, и мор, и врагов нахождение, и прочия бедствия). Ergo, поскольку епископы обязаны вести дело к тому, чтобы эти правила соблюдались, то и князь должен присматривать за епископами, чтобы те налево не ходили: "Тако да будет тщание и тобе, державний боголюбче, еже святитель чистота и к Богу дерьзновение, аще право и подобно имуть житие и добр имуще разум божественных писаний, могуще еретиком заградити уста и священные каноны видити и творити...". Ага, значит, князь вместе с епископами должно еретиков и всяких прочих нарушителей канонов и догматов всячески преследовать и казнити.
Но и это еще не все, точнее, совсем не все. Акиндин возлагает на князя обязанности следить за нравственностью и законопослушностью самих епископов ("повелено и тобе, господине княже, не молчать о сем святителем своим"). А если вдруг князь усомниться в своем праве судить епископов за свершенные ими проступки, то Акиндин четко и недвусмысленно пишет: "Царь еси, господине княже, в своей земли; ты истязан имаши быти на страшнем и нелицемернем судищи Христове, аже смолчиши митрополиту" (имеется в виду митрополит Петр, обвиненный в симонии).
Итак, начав с идеи симфонии, Акиндин плавно перешел к идее цезарепапизма и духе все того же Юстиниана (ага, а тут как раз мнение А.А. Васильева впору: "Желая быть хозяином в церкви, Юстиниан не только стремился иметь в своих руках внутреннее управление и судьбу духовенства, не исключая самых высших его представителей, но и считал своим правом устанавливать среди своих подданных определенную догму. Какого религиозного направления придерживался император, такого же направления должны были придерживаться и его подданные. На основании вышеизложенного византийский император имел право регулировать быт духовенства, замещать по своему усмотрению высшие иерархические должности, выступать в качестве посредника и судьи в клире; он покровительствовал церкви в лице ее служителей, способствовал постройке храмов, монастырей, умножению их привилегий; наконец, император устанавливал вероисповедное единство среди всех подданных империи, давал последним норму правоверного учения, участвовал в догматических спорах и давал заключительное решение по спорным догматическим вопросам. Подобная политика светского преобладания в религиозных и церковных делах, вплоть до тайников религиозных убеждений человека, особенно ярко проявленная Юстинианом, получила в истории название цезарепапизма, и этот император считается одним из наиболее типичных представителей цезарепапистического направления"). В общем, князь есть царь в своей земле, ему все подвластно - и государство, и церковь, и он просто обязан и должен, как православный государь, вмешиваться в дела церкви... Независимой от светской власти церкви быть, по мнению Акиндина, не должно. Еще раз напомню, речь идет о начале XIV в., о Твери, и о князе Михаиле Ярославиче...