Случайная война-5
Хорошо, что есть хотя бы один выходной день на неделе, когда можно сделать что-то душеполезное и приятное для ума. На неделе так не получается - все время что-то мешает. Однако есть и утешительная новость - надо продержаться еще две недели, и все...
Десятилетие между смертью Василия III и январским «переворотом» 1542 г. – время своего рода неопределенности во внешней политике Русского государства, обусловленной, не в последнюю очередь, тем, что, по словам М.М. Крома, что малолетний Иван IV был неспособен «взять под контроль придворную элиту, положить предел боярской розни и насилию», и, как следствие, «придворная иерархия лишилась верховного арбитра, способного поддерживать хотя бы относительную политическую стабильность». Политическая же нестабильность на московском властном Олимпе никак не могла способствовать выработке более или менее определенного и стабильного внешнеполитического курса. Складывается впечатление, что в Москве никак, в отличие от времен Ивана III и Василия III, не могли определиться с внешнеполитическим приоритетами и, заняв пассивную позицию, в итоге утратили внешнеполитическую инициативу, отдав ее в руки Вильно и Крыма (а через него – и Казани). Но вот что любопытно – Стародубская война 1534-1537 гг. показала, что между Москвой и Вильно сложился определенный паритет. Сигизмунд I попробовал воспользоваться политическим кризисом у соседа и взять реванш за предыдущие неудачи, и не преуспел в этом. Однако и Москве не удалось продолжить экспансию на западном направлении. «Устойчивость этого равновесия была подтверждена впоследствии неоднократным продлением перемирия вплоть до начала Ливонской войны», – писал по этому поводу М.М. Кром.
Но так ли это? Связано ли неоднократное продление (в 1542, 1549, 1554 и 1556 гг.) перемирия между Москвой и Вильно, подписанного по итогам Стародубской войны, с выявившимся в ходе этого конфликта военно-политическим паритетом Русского государства и Великого княжества Литовского и его сохранением впоследствии? На наш взгляд, нет. Во всяком случае, возобновление конфликта между Москвой и Вильно в начале 60-х гг. XVI в. показало, что Великое княжество Литовское в схватке с Русским государством один на один не имеет шансов на успех, и Полоцкая 1562/1563 гг. экспедиция Ивана Грозного это наглядно показала. Несмотря на все усилия, Сигизмунд II так и не сумел оказать сколько-нибудь серьезной поддержки осажденному Полоцку, который был взят после кратковременной (в отличие от Смоленска) осады. Очевидно, что после прекращения боярского правления и завершения политического кризиса в Москве Русское государство очень быстро восстановила, нет, даже существенно нарастило свою военную и политическую мощь. И то обстоятельство, что Иван отказался от немедленного возобновления политической линии своего отца и деда (и это при том, что решение Боярской дума 1549 г. лишь подтвердило, что давний спор Москвы и Вильно не закончен), главной целью которых было последовательное ослабление Литвы и отвоевание «извечной отчины», определялось отнюдь не сохранением этого сомнительного равновесия. Ответ на этот вопрос надо искать в другой плоскости. Но в какой?
Пытаясь разрешить эту проблему, проанализируем ход политической борьбы в Москве в конце 30-х – нач. 40-х гг., когда после кратковременного регенства Елены Глинской, вдовы Василия III и матери малолетнего Ивана IV, началась бурная эпоха «боярского правления». Перемены на вершине политического Олимпа не могли не сказаться на внешнеполитическом курсе, тем более что обстановка вокруг Русского государства продолжала оставаться сложной. Слабость московской власти, судя по всему, повлияла на расклад сил при казанском дворе, где победила «крымская» «партия, приведшая к власти уже известного нам Сафа-Гирея. Он немедленно возобновил набеги на «казанскую» «украину», и «правительство» Елены Глинской вознамерилось было весной 1538 г. отправить рать на казанского «царя» с тем, чтобы привести его в повиновение. Однако в конфликт вмешался крымский «царь» Сахиб-Гирей, пригрозивший Москве войной в том случае, если она решит напасть на Казань. Угроза крымского вторжения (отметим, что у Сахиб-Гирея к этому времени оказались полностью развязаны руки – ногайский «князь» Бакы-бек летом 1537 г. убил Ислам-Гирея, главного возмутителя спокойствия в Крыму) и вызванная внезапной смертью Елены Глинской очередная политическая перестановка в русской столице обусловили, надо полагать, отмену запланированной казанской экспедиции. Однако ситуация в треугольнике Москва-Кыркор –Казань от этого не улучшилась. Набеги казанцев продолжались, а Сахиб-Гирей исполнил все-таки свое обещание и летом 1541 г. явился на «берег», намереваясь повторить успех Мухаммед-Гирея.
«Не хвались, едучи на рать, а хвались, едучи с рати…» – события летом 1541 г. разворачивались в полном соответствии с этой русской поговоркой. Громогласные обещания и угрозы хана оказались в итоге пустым звуком. Русские полки вовремя развернулись на «берегу» и оказали незваному гостю достойный прием. Эта победа и сохранявшаяся напряженность в отношениях с Казанью, похоже, сыграла свою роль в радикальном повороте внешнеполитического курса Русского государства, который произошел вскоре после холодного лета 1541 г. Складывается впечатление, что в борьбе между сторонниками сохранения прежнего курса на продолжение борьбы с Литвой и их противниками, настаивавшими на переходе к более активным действиям на «татарском» фронте, победу одержала последняя «партия». И одним из главных «вождей» ее стал бывший новгородский архиепископ, а ныне митрополит всея Руси Макарий. Он, его верный соратник новый новгородский архиепископ Феодосий и вошедший в ближнее окружение юного Ивана IV небезызвестный Сильвестр всячески раздували идею священной войны, своего рода «крестового похода», против бусурман. Тем самым в московскую внешнюю политику, доселе весьма прагматичную, отчетливый мотив идеологической нетерпимости. С 1545 г. начинается очередная (как оказалось впоследствии – последняя) русско-казанская война, которая продлится 7 лет и окажет самое серьезное влияние на дальнейший ход событий в Восточной Европе...
To be continued...
Десятилетие между смертью Василия III и январским «переворотом» 1542 г. – время своего рода неопределенности во внешней политике Русского государства, обусловленной, не в последнюю очередь, тем, что, по словам М.М. Крома, что малолетний Иван IV был неспособен «взять под контроль придворную элиту, положить предел боярской розни и насилию», и, как следствие, «придворная иерархия лишилась верховного арбитра, способного поддерживать хотя бы относительную политическую стабильность». Политическая же нестабильность на московском властном Олимпе никак не могла способствовать выработке более или менее определенного и стабильного внешнеполитического курса. Складывается впечатление, что в Москве никак, в отличие от времен Ивана III и Василия III, не могли определиться с внешнеполитическим приоритетами и, заняв пассивную позицию, в итоге утратили внешнеполитическую инициативу, отдав ее в руки Вильно и Крыма (а через него – и Казани). Но вот что любопытно – Стародубская война 1534-1537 гг. показала, что между Москвой и Вильно сложился определенный паритет. Сигизмунд I попробовал воспользоваться политическим кризисом у соседа и взять реванш за предыдущие неудачи, и не преуспел в этом. Однако и Москве не удалось продолжить экспансию на западном направлении. «Устойчивость этого равновесия была подтверждена впоследствии неоднократным продлением перемирия вплоть до начала Ливонской войны», – писал по этому поводу М.М. Кром.
Но так ли это? Связано ли неоднократное продление (в 1542, 1549, 1554 и 1556 гг.) перемирия между Москвой и Вильно, подписанного по итогам Стародубской войны, с выявившимся в ходе этого конфликта военно-политическим паритетом Русского государства и Великого княжества Литовского и его сохранением впоследствии? На наш взгляд, нет. Во всяком случае, возобновление конфликта между Москвой и Вильно в начале 60-х гг. XVI в. показало, что Великое княжество Литовское в схватке с Русским государством один на один не имеет шансов на успех, и Полоцкая 1562/1563 гг. экспедиция Ивана Грозного это наглядно показала. Несмотря на все усилия, Сигизмунд II так и не сумел оказать сколько-нибудь серьезной поддержки осажденному Полоцку, который был взят после кратковременной (в отличие от Смоленска) осады. Очевидно, что после прекращения боярского правления и завершения политического кризиса в Москве Русское государство очень быстро восстановила, нет, даже существенно нарастило свою военную и политическую мощь. И то обстоятельство, что Иван отказался от немедленного возобновления политической линии своего отца и деда (и это при том, что решение Боярской дума 1549 г. лишь подтвердило, что давний спор Москвы и Вильно не закончен), главной целью которых было последовательное ослабление Литвы и отвоевание «извечной отчины», определялось отнюдь не сохранением этого сомнительного равновесия. Ответ на этот вопрос надо искать в другой плоскости. Но в какой?
Пытаясь разрешить эту проблему, проанализируем ход политической борьбы в Москве в конце 30-х – нач. 40-х гг., когда после кратковременного регенства Елены Глинской, вдовы Василия III и матери малолетнего Ивана IV, началась бурная эпоха «боярского правления». Перемены на вершине политического Олимпа не могли не сказаться на внешнеполитическом курсе, тем более что обстановка вокруг Русского государства продолжала оставаться сложной. Слабость московской власти, судя по всему, повлияла на расклад сил при казанском дворе, где победила «крымская» «партия, приведшая к власти уже известного нам Сафа-Гирея. Он немедленно возобновил набеги на «казанскую» «украину», и «правительство» Елены Глинской вознамерилось было весной 1538 г. отправить рать на казанского «царя» с тем, чтобы привести его в повиновение. Однако в конфликт вмешался крымский «царь» Сахиб-Гирей, пригрозивший Москве войной в том случае, если она решит напасть на Казань. Угроза крымского вторжения (отметим, что у Сахиб-Гирея к этому времени оказались полностью развязаны руки – ногайский «князь» Бакы-бек летом 1537 г. убил Ислам-Гирея, главного возмутителя спокойствия в Крыму) и вызванная внезапной смертью Елены Глинской очередная политическая перестановка в русской столице обусловили, надо полагать, отмену запланированной казанской экспедиции. Однако ситуация в треугольнике Москва-Кыркор –Казань от этого не улучшилась. Набеги казанцев продолжались, а Сахиб-Гирей исполнил все-таки свое обещание и летом 1541 г. явился на «берег», намереваясь повторить успех Мухаммед-Гирея.
«Не хвались, едучи на рать, а хвались, едучи с рати…» – события летом 1541 г. разворачивались в полном соответствии с этой русской поговоркой. Громогласные обещания и угрозы хана оказались в итоге пустым звуком. Русские полки вовремя развернулись на «берегу» и оказали незваному гостю достойный прием. Эта победа и сохранявшаяся напряженность в отношениях с Казанью, похоже, сыграла свою роль в радикальном повороте внешнеполитического курса Русского государства, который произошел вскоре после холодного лета 1541 г. Складывается впечатление, что в борьбе между сторонниками сохранения прежнего курса на продолжение борьбы с Литвой и их противниками, настаивавшими на переходе к более активным действиям на «татарском» фронте, победу одержала последняя «партия». И одним из главных «вождей» ее стал бывший новгородский архиепископ, а ныне митрополит всея Руси Макарий. Он, его верный соратник новый новгородский архиепископ Феодосий и вошедший в ближнее окружение юного Ивана IV небезызвестный Сильвестр всячески раздували идею священной войны, своего рода «крестового похода», против бусурман. Тем самым в московскую внешнюю политику, доселе весьма прагматичную, отчетливый мотив идеологической нетерпимости. С 1545 г. начинается очередная (как оказалось впоследствии – последняя) русско-казанская война, которая продлится 7 лет и окажет самое серьезное влияние на дальнейший ход событий в Восточной Европе...
To be continued...