Небольшой такой офф-топ в нескольких частях из древнерусской жизни...
На закате своей жизни могущественный киевский князь Владимир Святославич, окидывая мысленным взором итоги своего правления, по праву мог гордиться содеянным. За годы, прошедшие со времени его восшествия на киевский стол, Русь выросла, возмужала и встала в один ряд с могущественнейшими восточноевропейскими государствами раннего средневековья. Окружавшие золотой отцовский стол многочисленные сыновья (а, согласно летописной традиции, их насчитывалось порядка дюжины ) вселяли надежду, что отцовское дело в надежных руках и, чтобы это было так, мудрый киевский князь наделил сыновей уделами – с тем, чтобы они могли на практике постичь сложное искусство управления градами и весями. И «до той поры, – писал британский историк Дж. Шепард, говоря об этих временах тишины и спокойствия, – пока всемогущий pater familias продолжал здравствовать, распределение трудов и забот о процветающих приграничных территориях между сыновьями было разумно и выгодно».
Однако, как писал русский книжник, «дьявол радуется злому убийству и крови пролитью, подвизая свары и зависти, братоненавиденье, клеветы». И, похоже, князь Владимир решил, предчувствуя свою близкую кончину, изменить порядок наследования земель и власти на Руси, «византинизировать» (по выражению отечественного историка А.В. Назаренко ) его – т.е. заменить прежний традиционный раздел державы между сыновьями (при этом Русь продолжала оставаться своего рода «семейным предприятием» потомков Рюрика) на новый порядок, в котором если не вся, то большая часть власти (и лучшие земли) должны были оказаться в руках одного (и не обязательно самого старшего) из сыновей.
Могло ли такое решение отца понравиться его сыновьям, в особенности старшим? Вряд ли. И уж тем более это не могло понравиться их окружению, боярам и дружинникам, кормившимся из рук своих князей. И семена будущей усобицы очень скоро дали свои первые всходы. Саксонский хронист Титмар сообщает нам, что в 1013 г. Святополк, князь Туровский, задумал было восстать против отца, рассчитывая на поддержку своего тестя, польского князя Болеслава, но был арестован по приказу Владимира и заточен в тюрьму. Не успел киевский князь наказать одного непокорного сына, как отказался повиноваться ему другой – на этот раз Ярослав, посаженный отцом незадолго до этого в Новгороде.
Узнав о том, что Ярослав отказался прислать в Киев положенную дань, 2 тыс. гривен серебра, разгневанный Владимир, по словам летописца, приказал: «Требите путь и мостите мост» (что обычно трактуют как подготовку к войне). Но и на этот раз до войны между отцом и сыном дело не дошло – старый князь умер, и Ярославу не пришлось пускать в ход свою дружину и нанятых за морем варягов. Однако мир продолжался недолго – смерть Владимира высвободила противоречия между его сыновьями и их окружением. Не прошло и полутора недель по смерти Владимира (15 июля 1015 г.), как (согласно традиции, ибо есть и иные версии последовавших после этого событий ) по приказу Святополка, поспешившего утвердиться «на отнем столе» в Киеве был убит Борис – тот, кому Владимир намеревался передать власть по своей смерти. Началась жестокая и кровопролитная многолетняя усобица между сыновьями Владимира, история которой во многом и по сей день остается загадочной – как писал Дж. Шепард, «путаница имен, местностей, битв, еще одна гнусная история о рвущихся к власти беспринципных авантюристах, заставляющая вспомнить о приходе к власти самого Владимира сорока годами ранее с помощью сомнительных средств…». И последним актом этой растянувшейся на много лет трагедии стало сражение поздней осенью 1024 г. у городка Листвен на Черниговщине.
К этому времени основные события киевской трагедии уже были сыграны. Погибли Борис, Глеб и Святослав, безвестно пропал «окаянный» Святополк, зачинщик усобицы. Ярослав, разбивший Святополка, «седе» было в Киеве «на столе отне и дедне», но его торжество продолжалось недолго. Энергичный Мстислав, князь Тьмутараканский, храбрый и смелый воин (прославившийся своими подвигами на Кубани и Северном Кавказе) решил, что настал его черед потребовать своей доли отцовского наследства. Увы, сохранившиеся до наших дней летописи не слишком многословны в описании событий тех дней, но В.Н. Татищев сообщает под 1023 г., что «Мстислав посылал к Ярославу, прося у него части в прибавок из уделов братних, которые он завладел». Ярослав, по словам Татищева, согласился дать Мстиславу Муром, однако такая уступка не удовлетворила Мстислава, и обиженный подачкой, тьмутараканский князь «начал войско готовить на Ярослава, собрав своих, а к тому козар и косог («князя» которых, Редедю, Мстислав, согласно летописной традиции, одолел в единоборстве и, «шед в землю его, взя все именье его, и жену его и дети его, и дань възложи на касогы…» – Thor) присовокупи, ожидал удобного времени…».
Среди историков нет единого мнения относительного того, как стоит относиться с тем свидетельствам Татищева, которые не подтверждаются другими древними текстами, но, как писал автор биографии Ярослава Владимировича А.Ю. Карпов, «в принципе, претензии Мстислава к брату, как их изложил историк XVIII столетия, были совершенно справедливы: Мстислав как Владимирович имел на русские земли такие же права, как и Ярослав, и потому был вправе потребовать себе часть прежнего государства своего отца и прежних уделов своих братьев…». Так что сам акт предварительных переговоров между братьями вовсе не выглядит совсем уж фантастичным. Но что касается предложения киевского князя своему брату, тут мы не согласимся с мнением биографа Ярослава, который полагал, что Муром вряд ли мог заинтересовать Мстислава. Отметим, что Муром, стоявший на Оке, связывал Русь с волжской Булгарией, и через нее – с Каспием, Кавказом и Персией (впрочем, и сам А.Ю. Карпов намекает на это обстоятельство). Такое предложение не могло не заинтересовать, по замыслу Ярослава, Мстислава, который как раз и прославился перед этим активной внешнеполитической деятельностью на Северном Кавказе – в регионе, непосредственно прилегающем к этому торговому маршруту, на который уже давно, еще со времен Олега Вещего, положили глаз киевские русы.
Однако, похоже, у Мстислава были другие планы и замыслы, и свои деяния на Северном Кавказе и на Кубани он рассматривал не более чем как стартовую площадку перед тем, как совершить прыжок в среднее Поднепровье и побороться там с братом за отцовское наследство...
To be continued...
На закате своей жизни могущественный киевский князь Владимир Святославич, окидывая мысленным взором итоги своего правления, по праву мог гордиться содеянным. За годы, прошедшие со времени его восшествия на киевский стол, Русь выросла, возмужала и встала в один ряд с могущественнейшими восточноевропейскими государствами раннего средневековья. Окружавшие золотой отцовский стол многочисленные сыновья (а, согласно летописной традиции, их насчитывалось порядка дюжины ) вселяли надежду, что отцовское дело в надежных руках и, чтобы это было так, мудрый киевский князь наделил сыновей уделами – с тем, чтобы они могли на практике постичь сложное искусство управления градами и весями. И «до той поры, – писал британский историк Дж. Шепард, говоря об этих временах тишины и спокойствия, – пока всемогущий pater familias продолжал здравствовать, распределение трудов и забот о процветающих приграничных территориях между сыновьями было разумно и выгодно».
Однако, как писал русский книжник, «дьявол радуется злому убийству и крови пролитью, подвизая свары и зависти, братоненавиденье, клеветы». И, похоже, князь Владимир решил, предчувствуя свою близкую кончину, изменить порядок наследования земель и власти на Руси, «византинизировать» (по выражению отечественного историка А.В. Назаренко ) его – т.е. заменить прежний традиционный раздел державы между сыновьями (при этом Русь продолжала оставаться своего рода «семейным предприятием» потомков Рюрика) на новый порядок, в котором если не вся, то большая часть власти (и лучшие земли) должны были оказаться в руках одного (и не обязательно самого старшего) из сыновей.
Могло ли такое решение отца понравиться его сыновьям, в особенности старшим? Вряд ли. И уж тем более это не могло понравиться их окружению, боярам и дружинникам, кормившимся из рук своих князей. И семена будущей усобицы очень скоро дали свои первые всходы. Саксонский хронист Титмар сообщает нам, что в 1013 г. Святополк, князь Туровский, задумал было восстать против отца, рассчитывая на поддержку своего тестя, польского князя Болеслава, но был арестован по приказу Владимира и заточен в тюрьму. Не успел киевский князь наказать одного непокорного сына, как отказался повиноваться ему другой – на этот раз Ярослав, посаженный отцом незадолго до этого в Новгороде.
Узнав о том, что Ярослав отказался прислать в Киев положенную дань, 2 тыс. гривен серебра, разгневанный Владимир, по словам летописца, приказал: «Требите путь и мостите мост» (что обычно трактуют как подготовку к войне). Но и на этот раз до войны между отцом и сыном дело не дошло – старый князь умер, и Ярославу не пришлось пускать в ход свою дружину и нанятых за морем варягов. Однако мир продолжался недолго – смерть Владимира высвободила противоречия между его сыновьями и их окружением. Не прошло и полутора недель по смерти Владимира (15 июля 1015 г.), как (согласно традиции, ибо есть и иные версии последовавших после этого событий ) по приказу Святополка, поспешившего утвердиться «на отнем столе» в Киеве был убит Борис – тот, кому Владимир намеревался передать власть по своей смерти. Началась жестокая и кровопролитная многолетняя усобица между сыновьями Владимира, история которой во многом и по сей день остается загадочной – как писал Дж. Шепард, «путаница имен, местностей, битв, еще одна гнусная история о рвущихся к власти беспринципных авантюристах, заставляющая вспомнить о приходе к власти самого Владимира сорока годами ранее с помощью сомнительных средств…». И последним актом этой растянувшейся на много лет трагедии стало сражение поздней осенью 1024 г. у городка Листвен на Черниговщине.
К этому времени основные события киевской трагедии уже были сыграны. Погибли Борис, Глеб и Святослав, безвестно пропал «окаянный» Святополк, зачинщик усобицы. Ярослав, разбивший Святополка, «седе» было в Киеве «на столе отне и дедне», но его торжество продолжалось недолго. Энергичный Мстислав, князь Тьмутараканский, храбрый и смелый воин (прославившийся своими подвигами на Кубани и Северном Кавказе) решил, что настал его черед потребовать своей доли отцовского наследства. Увы, сохранившиеся до наших дней летописи не слишком многословны в описании событий тех дней, но В.Н. Татищев сообщает под 1023 г., что «Мстислав посылал к Ярославу, прося у него части в прибавок из уделов братних, которые он завладел». Ярослав, по словам Татищева, согласился дать Мстиславу Муром, однако такая уступка не удовлетворила Мстислава, и обиженный подачкой, тьмутараканский князь «начал войско готовить на Ярослава, собрав своих, а к тому козар и косог («князя» которых, Редедю, Мстислав, согласно летописной традиции, одолел в единоборстве и, «шед в землю его, взя все именье его, и жену его и дети его, и дань възложи на касогы…» – Thor) присовокупи, ожидал удобного времени…».
Среди историков нет единого мнения относительного того, как стоит относиться с тем свидетельствам Татищева, которые не подтверждаются другими древними текстами, но, как писал автор биографии Ярослава Владимировича А.Ю. Карпов, «в принципе, претензии Мстислава к брату, как их изложил историк XVIII столетия, были совершенно справедливы: Мстислав как Владимирович имел на русские земли такие же права, как и Ярослав, и потому был вправе потребовать себе часть прежнего государства своего отца и прежних уделов своих братьев…». Так что сам акт предварительных переговоров между братьями вовсе не выглядит совсем уж фантастичным. Но что касается предложения киевского князя своему брату, тут мы не согласимся с мнением биографа Ярослава, который полагал, что Муром вряд ли мог заинтересовать Мстислава. Отметим, что Муром, стоявший на Оке, связывал Русь с волжской Булгарией, и через нее – с Каспием, Кавказом и Персией (впрочем, и сам А.Ю. Карпов намекает на это обстоятельство). Такое предложение не могло не заинтересовать, по замыслу Ярослава, Мстислава, который как раз и прославился перед этим активной внешнеполитической деятельностью на Северном Кавказе – в регионе, непосредственно прилегающем к этому торговому маршруту, на который уже давно, еще со времен Олега Вещего, положили глаз киевские русы.
Однако, похоже, у Мстислава были другие планы и замыслы, и свои деяния на Северном Кавказе и на Кубани он рассматривал не более чем как стартовую площадку перед тем, как совершить прыжок в среднее Поднепровье и побороться там с братом за отцовское наследство...
To be continued...