Так получилось, что пока до большой и серьезной работы об Иване Грозном и его эпохе руки не доходят (хотя заметок и набросков собралось уже препорядочно), но некий предварительный итог уже можно подвести. Так что можете считать этот и несколько последующих постов по этой проблеме своего рода этаким планом-проспектом будущей книги (если все-таки я решусь на такой подвиг)...
Полтора века назад, в 1862 г., в Новгороде Великом, том самом городе, «откуду есть пошла Руская земля», при громадном стечении народа, в присутствии императора Александра II, августейшего семейства и блестящей императорской свиты был торжественно открыт величественный монумент работы скульпторов Михаила Микешина и Ивана Шредера в честь 1000-летия России. Среди 128 персонажей, олицетворяющих долгий путь, пройденный Россией за эти столетия, нашлось место и царствующим особам, и полководцам, и деятелям культуры. Есть даже скульптурные изображения великих литовских князей – Гедимина, Ольгерда, Кейстута и Витовта. Но нет на памятнике фигуры исторического персонажа, одолевшего казанских и астраханских татар, отразившего натиск Крыма, при котором началось покорение Сибири, первым прорубившего окно в Европу, самобытного писателя, незаурядного полемиста и гимнографа...
Кто этот человек? Наверно, уважаемый читатель, вы уже догадались, о ком идет речь – конечно же, это первый русский царь, Иван Грозный, личность чрезвычайно сложная, противоречивая и во многом загадочная, подлинный русский сфинкс, в котором все было величественно чрез меры – и гений, и злодейство. Почему же так получилось, что и в исторической традиции, и в общественном сознании не только России, но и ближнего и дальнего ее зарубежья далеко не однозначный образ Ивана Грозного ассоциируется с со своего рода эталоном кровавого злодея и тирана, по всеобщему мнению, выделяющемуся своими тиранствами и злодействами даже на фоне других тиранов и злодеев отнюдь не вегетарианского и травоядного XVI столетия, века Реформации и Контрреформации, войн, мятежей и заговоров?
Ответ на этот вопрос найти, наверно, можно (хотя это будет достаточно сложно и потребует, пожалуй, немалой смелости и силы духа – пойти против господствующего «мейнстрима» дано не каждому, ведь быть конформистом, просто плыть по течению, следуя за авторитетами, намного проще, да и, пожалуй, безопаснее). Шанс найти отгадку дает, быть может, мысль, высказанная санкт-петербургским историком А.И. Филюшкиным. Предваряя повествование о жизни и трудах князя Андрея Курбского, друга, а потом злейшего врага Ивана Грозного, исследователь отметил, что именно сочинения князя Андрея стали одними из важнейших источников по эпохе Ивана Грозного, и «Курбский отомстил своему врагу, Ивану Грозному, прежде всего тем, что сумел навязать читателям свой взгляд на русскую историю XVI века, который до сих пор определяет оптику нашего видения эпохи царя Ивана Васильевича». И что же получилось в итоге – а вот что, «вот уже несколько столетий мы смотрим на русский XVI век через очки, надетые Андреем Курбским на историков».
Послания Андрея Курбского и его «История», безусловно, относятся к жанру исторического памфлета с характерными для него гиперболами и преувеличениями. И, в общем-то, нет ничего страшного в том, что эти памфлеты, написанные не чернилами, но желчью, используются историками – увы, от эпохи Ивана Грозного осталось не так уж много документов, как бы хотелось, а некоторые периоды ее и вовсе плохо отражены в источниках. Но на беду «История» князя Курбского попалась в руки «Колумбу российских древностей», Н.М. Карамзину, а он, будучи в первую очередь все же не историком-профессионалом, а писателем-сентименталистом, сыном века Просвещения, нуждался именно в таком произведении, чтобы выстроить величественную трагедию в античном духе, картину «двух Иванов», «хорошего» (времен Избранной Рады и покорения Казани) и «плохого» (времен Ливонской войны и опричнины).
Но ведь что любопытно – ведь если взять, к примеру, русскую «публицистику» (мы намеренно взяли это слово в кавычки, ибо к произведениям русской книжности конца XVI – XVII вв. этот современный термин не вполне подходит), то нетрудно заметить, что русские книжники того времени были не столь однозначны в оценках Ивана Грозного и его эпохи. С одной стороны, есть, конечно, и те, кто осуждал Ивана и давал ему и его деяниям сугубо негативную оценку – например, дьяк Иван Тимофеев, автор знаменитого «Временника», повествующего о Смутном времени. Или некий пожелавший остаться безымянным псковский летописец, осуждавший царя ивана за то, что «наполнил грады чюжие русскими людьми, а свои пусты сотвориши». Но есть и другое мнение, например, князя Ивана Катырев-Ростовского. Вскоре после Смуты он, рассказывая о деяниях Ивана Грозного, писал, что царь «очи имея серы, нос протягновенен, покляп; возрастом велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широки, мышцы толсты; муж чюднаго разсужения, в науке книжняго почитания доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятель». Правда, затем князь не преминул добавить и немалую ложку дегтя: «На рабы, от Бога даныя ему, жестосерд велми, на пролитие крови и на убиение дерзостен велми и неумолим; множество народу от мала и до велика при царстве своем погуби, и многия грады свои поплени, и многия святителския чины заточи и смерти немилостивою погуби, и иная многая содеях над рабы своими, жен и дщерей блудом оскверни». Но, осудив Ивана за грехи его тяжкие (в которых, кстати, сам царь никогда не запирался, в отличие, к примеру, от князя Андрея), князь завершил свою характеристику первого русского царя, что называется, «за здравие», ибо «той же царь Иван многая и благая сотвори, воинство велми любляше и требующая им от сокровищ своих неоскудно подаваше. Таков бе царь Иван…».
Прошло еще полвека, и дьяк (опять дьяк – Thor!) Федор Грибоедов сочиняет свою историю государства Российского, и в оной так характеризует образ первого царя: «Он (Иван – Thor); же убо великий государь, имый разум благообычен и зело благоумен, еще ж и во бранех на супротивных искусен и велик в мужестве и ратник непобедим, храбросерд же и хитрь конник и варварские страны, аки молния, борзо обтече и вся окрестные устраши и прегордыя фряги (надо полагать – ливонские немцы – Thor) покори. Бысть же и в словесней премудрости ритор естествословен и смышлением быстроумен, доброзначен же и благ, дерз в воинстве; еще же и житие благочестиво имея и ревностию по Бозе присно препоясуяси и благонадежныя победы мужеством окрестны многонародныя царства прият Казань и Астарохань и Сибирскую землю. И тако Руския земли держава пространством разливашеся и народи ея веселием ликоваху и победныя хвалы Богу возсылаху…».
Но что еще более интересно, так это образ царя Ивана в народных исторических песнях – своего рода народном «учебнике» русской истории (кстати, а ведь именно Иван Грозный оказался удостоен такой чести – стать персонажем устного народного творчества – ни его дед, Иван III, который первым заслужил прозвище «Грозный», ни его отец, Василий III, этого не сподобились!). В них Иван действительно предстает грозным царем, «добре крутым» и скорым на расправу с изменниками и «ворами» (и даже статус царского сына не гарантирует безопасности, если он, сын, будет заподозрен в «воровстве» и измене). Но в то же время горячий, вспыльчивый и крутой царь отходчив, готов выслушать другое мнение и восстановить справедливость, достойно наградив верного слугу. Но что еще более любопытно, так это то, что в песнях сказывается про то, как царь Иван взял Казань и Астрахань, про противостояние с крымским ханом, и что войско царево до крайности огорчено его смертью, но вот казни и прочие тиранства проходят вторым-третьим планом, да и то они дело рук и наветов злоумышленников.
Тут, быть может, скажете Вы, уважаемый читатель, это все беллетристика, и доверия к ней не больше, чем к той же «Истории…» князя Курбского. Что ж, в этом я с Вами соглашусь. Но, согласившись, предложу вместе с тем взглянуть на ситуацию, отбросив в сторону схемы и мнения авторитетов. Итак, прежде всего условия задачи – какой была обстановка, в которой предстояло действовать юному Ивану?
P.S. Не удивляйтесь, если здесь и дальше будете встречать уже знакомые пассажи - все сказанное выше и дальше суть собранные воедино размышления и наблюдения, сделанные прежде...
Полтора века назад, в 1862 г., в Новгороде Великом, том самом городе, «откуду есть пошла Руская земля», при громадном стечении народа, в присутствии императора Александра II, августейшего семейства и блестящей императорской свиты был торжественно открыт величественный монумент работы скульпторов Михаила Микешина и Ивана Шредера в честь 1000-летия России. Среди 128 персонажей, олицетворяющих долгий путь, пройденный Россией за эти столетия, нашлось место и царствующим особам, и полководцам, и деятелям культуры. Есть даже скульптурные изображения великих литовских князей – Гедимина, Ольгерда, Кейстута и Витовта. Но нет на памятнике фигуры исторического персонажа, одолевшего казанских и астраханских татар, отразившего натиск Крыма, при котором началось покорение Сибири, первым прорубившего окно в Европу, самобытного писателя, незаурядного полемиста и гимнографа...
Кто этот человек? Наверно, уважаемый читатель, вы уже догадались, о ком идет речь – конечно же, это первый русский царь, Иван Грозный, личность чрезвычайно сложная, противоречивая и во многом загадочная, подлинный русский сфинкс, в котором все было величественно чрез меры – и гений, и злодейство. Почему же так получилось, что и в исторической традиции, и в общественном сознании не только России, но и ближнего и дальнего ее зарубежья далеко не однозначный образ Ивана Грозного ассоциируется с со своего рода эталоном кровавого злодея и тирана, по всеобщему мнению, выделяющемуся своими тиранствами и злодействами даже на фоне других тиранов и злодеев отнюдь не вегетарианского и травоядного XVI столетия, века Реформации и Контрреформации, войн, мятежей и заговоров?
Ответ на этот вопрос найти, наверно, можно (хотя это будет достаточно сложно и потребует, пожалуй, немалой смелости и силы духа – пойти против господствующего «мейнстрима» дано не каждому, ведь быть конформистом, просто плыть по течению, следуя за авторитетами, намного проще, да и, пожалуй, безопаснее). Шанс найти отгадку дает, быть может, мысль, высказанная санкт-петербургским историком А.И. Филюшкиным. Предваряя повествование о жизни и трудах князя Андрея Курбского, друга, а потом злейшего врага Ивана Грозного, исследователь отметил, что именно сочинения князя Андрея стали одними из важнейших источников по эпохе Ивана Грозного, и «Курбский отомстил своему врагу, Ивану Грозному, прежде всего тем, что сумел навязать читателям свой взгляд на русскую историю XVI века, который до сих пор определяет оптику нашего видения эпохи царя Ивана Васильевича». И что же получилось в итоге – а вот что, «вот уже несколько столетий мы смотрим на русский XVI век через очки, надетые Андреем Курбским на историков».
Послания Андрея Курбского и его «История», безусловно, относятся к жанру исторического памфлета с характерными для него гиперболами и преувеличениями. И, в общем-то, нет ничего страшного в том, что эти памфлеты, написанные не чернилами, но желчью, используются историками – увы, от эпохи Ивана Грозного осталось не так уж много документов, как бы хотелось, а некоторые периоды ее и вовсе плохо отражены в источниках. Но на беду «История» князя Курбского попалась в руки «Колумбу российских древностей», Н.М. Карамзину, а он, будучи в первую очередь все же не историком-профессионалом, а писателем-сентименталистом, сыном века Просвещения, нуждался именно в таком произведении, чтобы выстроить величественную трагедию в античном духе, картину «двух Иванов», «хорошего» (времен Избранной Рады и покорения Казани) и «плохого» (времен Ливонской войны и опричнины).
Но ведь что любопытно – ведь если взять, к примеру, русскую «публицистику» (мы намеренно взяли это слово в кавычки, ибо к произведениям русской книжности конца XVI – XVII вв. этот современный термин не вполне подходит), то нетрудно заметить, что русские книжники того времени были не столь однозначны в оценках Ивана Грозного и его эпохи. С одной стороны, есть, конечно, и те, кто осуждал Ивана и давал ему и его деяниям сугубо негативную оценку – например, дьяк Иван Тимофеев, автор знаменитого «Временника», повествующего о Смутном времени. Или некий пожелавший остаться безымянным псковский летописец, осуждавший царя ивана за то, что «наполнил грады чюжие русскими людьми, а свои пусты сотвориши». Но есть и другое мнение, например, князя Ивана Катырев-Ростовского. Вскоре после Смуты он, рассказывая о деяниях Ивана Грозного, писал, что царь «очи имея серы, нос протягновенен, покляп; возрастом велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широки, мышцы толсты; муж чюднаго разсужения, в науке книжняго почитания доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятель». Правда, затем князь не преминул добавить и немалую ложку дегтя: «На рабы, от Бога даныя ему, жестосерд велми, на пролитие крови и на убиение дерзостен велми и неумолим; множество народу от мала и до велика при царстве своем погуби, и многия грады свои поплени, и многия святителския чины заточи и смерти немилостивою погуби, и иная многая содеях над рабы своими, жен и дщерей блудом оскверни». Но, осудив Ивана за грехи его тяжкие (в которых, кстати, сам царь никогда не запирался, в отличие, к примеру, от князя Андрея), князь завершил свою характеристику первого русского царя, что называется, «за здравие», ибо «той же царь Иван многая и благая сотвори, воинство велми любляше и требующая им от сокровищ своих неоскудно подаваше. Таков бе царь Иван…».
Прошло еще полвека, и дьяк (опять дьяк – Thor!) Федор Грибоедов сочиняет свою историю государства Российского, и в оной так характеризует образ первого царя: «Он (Иван – Thor); же убо великий государь, имый разум благообычен и зело благоумен, еще ж и во бранех на супротивных искусен и велик в мужестве и ратник непобедим, храбросерд же и хитрь конник и варварские страны, аки молния, борзо обтече и вся окрестные устраши и прегордыя фряги (надо полагать – ливонские немцы – Thor) покори. Бысть же и в словесней премудрости ритор естествословен и смышлением быстроумен, доброзначен же и благ, дерз в воинстве; еще же и житие благочестиво имея и ревностию по Бозе присно препоясуяси и благонадежныя победы мужеством окрестны многонародныя царства прият Казань и Астарохань и Сибирскую землю. И тако Руския земли держава пространством разливашеся и народи ея веселием ликоваху и победныя хвалы Богу возсылаху…».
Но что еще более интересно, так это образ царя Ивана в народных исторических песнях – своего рода народном «учебнике» русской истории (кстати, а ведь именно Иван Грозный оказался удостоен такой чести – стать персонажем устного народного творчества – ни его дед, Иван III, который первым заслужил прозвище «Грозный», ни его отец, Василий III, этого не сподобились!). В них Иван действительно предстает грозным царем, «добре крутым» и скорым на расправу с изменниками и «ворами» (и даже статус царского сына не гарантирует безопасности, если он, сын, будет заподозрен в «воровстве» и измене). Но в то же время горячий, вспыльчивый и крутой царь отходчив, готов выслушать другое мнение и восстановить справедливость, достойно наградив верного слугу. Но что еще более любопытно, так это то, что в песнях сказывается про то, как царь Иван взял Казань и Астрахань, про противостояние с крымским ханом, и что войско царево до крайности огорчено его смертью, но вот казни и прочие тиранства проходят вторым-третьим планом, да и то они дело рук и наветов злоумышленников.
Тут, быть может, скажете Вы, уважаемый читатель, это все беллетристика, и доверия к ней не больше, чем к той же «Истории…» князя Курбского. Что ж, в этом я с Вами соглашусь. Но, согласившись, предложу вместе с тем взглянуть на ситуацию, отбросив в сторону схемы и мнения авторитетов. Итак, прежде всего условия задачи – какой была обстановка, в которой предстояло действовать юному Ивану?
P.S. Не удивляйтесь, если здесь и дальше будете встречать уже знакомые пассажи - все сказанное выше и дальше суть собранные воедино размышления и наблюдения, сделанные прежде...