Июльские тезисы-4
Вот если честно, то к подведению итогов «внутренних» я приступаю с намного большей опаской и даже некоторым нежеланием, ибо здесь еще в большей степени довлеет груз тех самых поспешных обобщений, продиктованных р-р-р-еволюционной целесообразностью и тираноборческим дискурсом. Нет, я все понимаю, что как бы здорово, когда «за все хорошее против всего плохого», но, увы, люди не ангелы, и живут на грешной земле, и оный императив ну никак не хочет в реальности выполняться, а, скорее, по известной присказке дела развиваются – «хотели как лучше, а вышло как всегда».
В общем, после такого вступления (после которого шквал негодования будет еще более сильным, но тут уж ничего не поделаешь) попробуем все-таки подвести итоги «внутренние» долгого царствования Tyrann’a. И, поскольку я все еще не решил, как именно эту часть буду писать (принцип Наполеона – сперва ввяжемся в бой, а там посмотрим), то для начала приведу пару любимых цитат. Для чего? А нужна некая отправная точка, архимедова точка опоры, оттолкнувшись от которой, и можно будет попытаться сделать некие выводы относительно правления Ивана и его «внутренних» итогов...
Первая – от Ю.Г. Алексеева, который полтора десятка лет назад писал, что Российское государство, которое возникло во 2-й половине XV в., «…можно назвать земско-служилым – русским вариантом централизованной монархии позднего средневековья… Реальной основой этого государства явились служилые отношения и общинные институты, пронизывающие весь строй жизни России. Вопреки мнению, долгое время господствовавшему в нашей историографии, Русское государство не знало «закрепощения сословий». Обязанность государственной службы, т.е. службы Отечеству, воплощаемому в лице государя всея Руси, вытекала из всего бытия Русского государства и определялась, с одной стороны, объективной необходимостью иметь сильное, дееспособное государство, способное отстоять независимость и целостность России, с другой же стороны – патернализмом как основной формой отношений между главой государства и его поданными. Средневековый патернализм не укладывается в категории политического и юридического мышления XIX – XX вв. с его повышенным рационализмом и формализмом… В силу патерналистского характера политического сознания в России не было и не могло быть договорных отношений между отцом и сыном в православной семье…». Кстати, по поводу патернализма и отсутствия формального, юридического мышления В.М. Живов в свое время писал, что «западная средневековая культура непредставима без многообразных юридических институций (юридических корпораций, изучения права в университетах, взаимодействия юридической науки и правоприменительной практики), которые, разрастаясь и модифицируясь, переходят в государственные институции Нового времени, ничего подобного в русской средневековой культуре не происходит. Не появляются эти институции и в раннее Новое время, так что русский абсолютизм, ориентируясь на западные модели, лишен того легалистского основания, без которого немыслим абсолютизм западный...». И еще – Живов предположил, что «политические преступления, например, лежали вне русской юридической нормы и вне русской юридической практики, не понимались как особые правонарушения и не разбирались в судебном порядке; для того чтобы понятие о них сформировалось, должно существовать представление о государстве как особой социальной институции». Примеры же казней по явно политически мотивам являлись, по этому предположению, «не юридическим актом, а частным волеизъявлением князя, не имевшим отношения ни к судебной деятельности, ни к юридическому обычаю. Намерение изменить понималось не как правонарушение, а как акт личной борьбы с князем, вызвавший в ответ столь же личное возмездие…». Полезная мысль, запомним ее, может, пригодится в будущем (есть такое ощущение, что присутствует в этом высказывании какая-то червоточина, но очень уж оно соблазнительно выглядит).
Но от юридического отступления вернемся обратно к нашим баранам. Вторая цитата, от Н.Н. Покровского, который в предисловии к книге Ю.Г. Алексеева отмечал, что «власть эта (Ивана III и, следовательно, его сына Василия и внука Ивана – Thor) была не так уж и сильна, что местные особенности и различия очень долго давали себя знать в едином государстве… Система власти базировалась не на единственном понятии «государство», а на двух понятиях – «государство» и «общество», на продуманной системе не только прямых, но и обратных связей между ними… Центральная государственная власть того времени не была в состоянии доходить до каждой отдельной личности; исполняя свои функции, она должна была опираться на эти первичные социальные общности (крестьянские и городские общины-«миры», служилые корпорации-«города» и пр. – Thor). Но это автоматически означало серьезные права таких организмов, их немалую роль в политической системе всей страны…».
Итак, что мы имеем «на входе»? На «входе» у нас «земско-служилое государство» (вот не случайно у меня такой интерес к «земскому делу» проявился!), основанное на взаимодействии «власти» и «земли». Но для того, чтобы это взаимодействие состоялось, необходимо, с одной стороны, иметь государство как более или менее оформившуюся институцию, ощущающую свою «самость», а с другой стороны – эти самые «первичные социальные общности», также более или менее оформившиеся и осознающие себя как контрагенты «государства» (кстати, не стоит забывать, что «в государеве державе вси люди божии» разделены «коиждо от великих и четырех чинов, освященный, и служивый, и торговый, и земледелательной». И сюда очень даже местничество входит как признак оформившегося «чина»). Напомню еще раз тезис В.А. Аракчеева: «Земская реформа в свете новых источников никак не выглядит антитезой монархическому государству и его институтам. Сохранившиеся до нашего времени комплексы актов земского документооборота свидетельствуют прежде всего о проникновении государственного аппарата в толщу земских миров, чьи усилия были бюрократизированы и поставлены под контроль и учет…». Вот это самое «обюрокрачивание» можно ведь трактовать и как своего рода хитрый ход по налаживанию взаимодействия «земли» и «власти», созданию некоего общего языка, на котором они смогли бы общаться как равноправные (ну или почти равноправные) партнеры (каждый в своей сфере).
И вот теперь, отталкиваясь от этих опорных точек, попробуем подвести некий предварительный «внутренний» итог царствования Ивана Грозного, оценивая его успешность или провальность именно через призму формирования в общем и целом институтов этого самого «земско-служилого государства». Еще раз подчеркну – с моей точки зрения именно эта конструкция, сочетавшая в себе связи вертикальные и горизонтальные, в конечном итоге гарантировала выживание России в Смуту. И тот факт, что Смута завершилась отнюдь не превращением России в польско-литовскую «Индию», а русских – в «индейцев», на мой взгляд, косвенно свидетельствует … Впрочем, обо всем по порядку...
P.S. А во что скажет по поводу высказываний Живова ув.
antoin?
В общем, после такого вступления (после которого шквал негодования будет еще более сильным, но тут уж ничего не поделаешь) попробуем все-таки подвести итоги «внутренние» долгого царствования Tyrann’a. И, поскольку я все еще не решил, как именно эту часть буду писать (принцип Наполеона – сперва ввяжемся в бой, а там посмотрим), то для начала приведу пару любимых цитат. Для чего? А нужна некая отправная точка, архимедова точка опоры, оттолкнувшись от которой, и можно будет попытаться сделать некие выводы относительно правления Ивана и его «внутренних» итогов...
Первая – от Ю.Г. Алексеева, который полтора десятка лет назад писал, что Российское государство, которое возникло во 2-й половине XV в., «…можно назвать земско-служилым – русским вариантом централизованной монархии позднего средневековья… Реальной основой этого государства явились служилые отношения и общинные институты, пронизывающие весь строй жизни России. Вопреки мнению, долгое время господствовавшему в нашей историографии, Русское государство не знало «закрепощения сословий». Обязанность государственной службы, т.е. службы Отечеству, воплощаемому в лице государя всея Руси, вытекала из всего бытия Русского государства и определялась, с одной стороны, объективной необходимостью иметь сильное, дееспособное государство, способное отстоять независимость и целостность России, с другой же стороны – патернализмом как основной формой отношений между главой государства и его поданными. Средневековый патернализм не укладывается в категории политического и юридического мышления XIX – XX вв. с его повышенным рационализмом и формализмом… В силу патерналистского характера политического сознания в России не было и не могло быть договорных отношений между отцом и сыном в православной семье…». Кстати, по поводу патернализма и отсутствия формального, юридического мышления В.М. Живов в свое время писал, что «западная средневековая культура непредставима без многообразных юридических институций (юридических корпораций, изучения права в университетах, взаимодействия юридической науки и правоприменительной практики), которые, разрастаясь и модифицируясь, переходят в государственные институции Нового времени, ничего подобного в русской средневековой культуре не происходит. Не появляются эти институции и в раннее Новое время, так что русский абсолютизм, ориентируясь на западные модели, лишен того легалистского основания, без которого немыслим абсолютизм западный...». И еще – Живов предположил, что «политические преступления, например, лежали вне русской юридической нормы и вне русской юридической практики, не понимались как особые правонарушения и не разбирались в судебном порядке; для того чтобы понятие о них сформировалось, должно существовать представление о государстве как особой социальной институции». Примеры же казней по явно политически мотивам являлись, по этому предположению, «не юридическим актом, а частным волеизъявлением князя, не имевшим отношения ни к судебной деятельности, ни к юридическому обычаю. Намерение изменить понималось не как правонарушение, а как акт личной борьбы с князем, вызвавший в ответ столь же личное возмездие…». Полезная мысль, запомним ее, может, пригодится в будущем (есть такое ощущение, что присутствует в этом высказывании какая-то червоточина, но очень уж оно соблазнительно выглядит).
Но от юридического отступления вернемся обратно к нашим баранам. Вторая цитата, от Н.Н. Покровского, который в предисловии к книге Ю.Г. Алексеева отмечал, что «власть эта (Ивана III и, следовательно, его сына Василия и внука Ивана – Thor) была не так уж и сильна, что местные особенности и различия очень долго давали себя знать в едином государстве… Система власти базировалась не на единственном понятии «государство», а на двух понятиях – «государство» и «общество», на продуманной системе не только прямых, но и обратных связей между ними… Центральная государственная власть того времени не была в состоянии доходить до каждой отдельной личности; исполняя свои функции, она должна была опираться на эти первичные социальные общности (крестьянские и городские общины-«миры», служилые корпорации-«города» и пр. – Thor). Но это автоматически означало серьезные права таких организмов, их немалую роль в политической системе всей страны…».
Итак, что мы имеем «на входе»? На «входе» у нас «земско-служилое государство» (вот не случайно у меня такой интерес к «земскому делу» проявился!), основанное на взаимодействии «власти» и «земли». Но для того, чтобы это взаимодействие состоялось, необходимо, с одной стороны, иметь государство как более или менее оформившуюся институцию, ощущающую свою «самость», а с другой стороны – эти самые «первичные социальные общности», также более или менее оформившиеся и осознающие себя как контрагенты «государства» (кстати, не стоит забывать, что «в государеве державе вси люди божии» разделены «коиждо от великих и четырех чинов, освященный, и служивый, и торговый, и земледелательной». И сюда очень даже местничество входит как признак оформившегося «чина»). Напомню еще раз тезис В.А. Аракчеева: «Земская реформа в свете новых источников никак не выглядит антитезой монархическому государству и его институтам. Сохранившиеся до нашего времени комплексы актов земского документооборота свидетельствуют прежде всего о проникновении государственного аппарата в толщу земских миров, чьи усилия были бюрократизированы и поставлены под контроль и учет…». Вот это самое «обюрокрачивание» можно ведь трактовать и как своего рода хитрый ход по налаживанию взаимодействия «земли» и «власти», созданию некоего общего языка, на котором они смогли бы общаться как равноправные (ну или почти равноправные) партнеры (каждый в своей сфере).
И вот теперь, отталкиваясь от этих опорных точек, попробуем подвести некий предварительный «внутренний» итог царствования Ивана Грозного, оценивая его успешность или провальность именно через призму формирования в общем и целом институтов этого самого «земско-служилого государства». Еще раз подчеркну – с моей точки зрения именно эта конструкция, сочетавшая в себе связи вертикальные и горизонтальные, в конечном итоге гарантировала выживание России в Смуту. И тот факт, что Смута завершилась отнюдь не превращением России в польско-литовскую «Индию», а русских – в «индейцев», на мой взгляд, косвенно свидетельствует … Впрочем, обо всем по порядку...
P.S. А во что скажет по поводу высказываний Живова ув.
antoin?