Обещанный вчера размышлизм про Tyrann'a (не весь, а начало его)...
В продолжение темы о князе и тивуне и о «Наказании» Семена Тверского (Полоцкого?). Если бы в те стародавние времена существовали бы списки бестселлеров – попал бы туда этот небольшой текст? Однозначного ответа на этот вопрос нет, но то, что «Наказание» пользовалось определенной популярностью и известностью среди образованных русских людей позднего Средневековья – раннего Нового времени – практически не вызывает сомнений. Так, инок Кирилло-Белозерского монастыря Ефросин, один из известнейших русских книжников 2-й половины XV в., страстный читатель и библиофил, включил «Наказание» Симеона в один из своих рукописей.
«Наказание» «Наказанием», но мы-то вести будет речь о своем – работая с этим текстом и имея перед собой одни замысел, как-то само собой получилось нечто другое – про Tyrann’a. Сперва я задался вопросом – а известно ли было «Наказание» Ивану Грозному, а отсюда клубочек начал разматываться дальше и получилось нечто несообразное первоначальному замыслу и, я бы сказал, еретическое… Но обо всем по порядку…
Для начала попробуем сформулировать некий ответ на вопрос об отношении Ивана Васильевича к «Наказанию». Теоретически, конечно, предположение о знакомстве царя с этим текстом имеет под собой определенные основания. В исторической литературе давно уже устоялось мнение, что Tyrann, по словам академика Д.С. Лихачева, «был одним из образованнейших людей своего времени», в произведениях которого «встречается множество ссылок на произведения древней русской литературы, … библейские тексты, места из хронографов и из русских летописей», и не только это. Точно также хорошо известно, что первый русский царь имел особо близкие отношения с Кирилло-Белозерским монастырем. «Расположение его к Кириллову монастырю вытекало из уверенности современников, писал – более ста лет назад Н. Никольский, – что своим рождением Иоанн обязан молитвам преп. Кирилла». Царь как минимум трижды лично посещал монастырь – в 1545, в 1553 и в 1569 гг. В этом монастыре для него была построенная особливая келья (Грозный не раз говорил о том, что хотел бы принять постриг именно в этом монастыре). Да и само общение Ивана с кирилловскими старцами (о чем свидетельствуют монастырские расходные книги) было постоянным и регулярным. Но любопытно тут даже не это и не столько это – Кирилло-Белозерский монастырь был известен своей уникальной библиотекой, а среди рукописей, хранившихся там, была и рукопись того самого Ефросина с тем самым «Наказанием».
Клавдий Лебедев, "Царь Иван Грозный просит игумена Кирилла (Кирилло-Белозерского монастыря) благословить его в монахи"
Мог ли Иван читать именно этот сборник (хотя бы в том же 1545 г., когда его путешествие по известнейшим русским монастырям продолжалось с 21 мая по 7 июля? Утвердительного ответа на этот вопрос быть не может, но и отрицать такую возможность тоже нельзя. У писателя и публициста В. Шамбарова есть мысль (на которую, кажется, не обратил внимания никто из историков), согласно которой Иван Грозный, «муж чюднаго разсужения, в науке книжняго почитания доволен и многоречив зело», в детстве и юности не только и не столько занимался всякого рода потехами и дурачествами (которые столь красочно живописует недруг царя князь А.М. Курбский, да и не только он один), сколько усердно корпел над книжным ученьем . Во всяком случае, старец Артемий (ага, тот самый, который еретик, довольно тесно, судя по всему, общавшийся с Иваном в годы его юности), наставляя Ивана, писал ему в одном из своих посланий, что тот «благодатию Христовою и сам измлада священная писания умееши», но подчеркивая при этом – учения прекращать не стоит, «не срамляйся невидением. С всяцем тщанием въпроси ведущего. Подобает убо учитися без стыдениа, якоже учити без зависти…». Одним словом, перефразируя другого классика, стоит царю «учиться, учиться и еще раз учиться», и нет в незнании ничего постыдного при условии, что есть стремление к познанию и готовность выслушивать более мудрых.
Не менее любопытно и другое место из иного послания Артемия к Ивану. На вопрос его о том, как уклоняются ко ереси читающие Божественное писание, Артемий ответствовал, что «не от книжнаго читаниа прелщают себе. Не буди то! Но от своего неразумия и зломудриа…». Выходит, что книжное учение само по себе не является вредным и злокозненным, а все упирается в личность читающего, в его «испорченность» и «злоумудренность» в конце концов.
Одним словом, на наш взгляд, несмотря на отсутствие прямых указаний, есть немало косвенных свидетельств немалой книжной начитанности Ивана Грозного. И хотя его начитанность имела вполне традиционный характер, не выходя за рамки церковной книжности (впрочем, в России того времени практически вся книжность так или иначе, но входила в эту сферу), тем не менее, можно с достаточно высокой степенью уверенности предположить, что Иван был знаком с «Наказанием» Симеона. Следовательно, он был знаком и с теми идеями, которые были в него заложены.
Точно также можно с большой степенью уверенности предположить, что не были секретом для юного Ивана и другие, подобные идеи, высказывавшиеся русскими книжниками, относительно обязанностей православного государя. К тому моменту, когда повзрослевший Иван был венчан на царство, учение о царских обязанностях было уже ими достаточно разработано и сформулировано. По словам петербургского историка И.Б. Михайловой, «они призывали государя подражать Всевышнему, используя обширную власть, добиваться процветания Русской державы, справедливо управлять ею и надежно защищать ее от внешних и внутренних врагов». Так, знаменитый Иосиф Волоцкий, обращаясь к великому князю (Ивану III?), писал, что Господь наделил его, государя, великой властью с тем, чтобы он, великий князь, придерживался «твердо добраго закона правило, иссушаа крепко безакониа потокы». Более того, восклицал подвижник, «подобает же ти, благочестивый царю, всяко тщаниа и о благочестии имети и сущих под тобою от треволнениа спасати, душевна и телесная, и душевное бо есть треволнение еретичьское учение, телесное же есь треволнение – татьба и разбойничество, и хищение, и неправда, и обиды и прочаа злаа дела (выделено нами – Thor), иже убо телеснее врежають, а не душевнее…». И Максим Грек в своих «Главах поучительных начальствующим правоверно» сравнивал царя с солнцем. И, развивал свою мысль ученый инок, подобно тому, как солнце своими лучами освещает и согревает окружающий мир, так и «душа благовидная благоверного царя, правдою и кротостию и чистотою и щедротами украшаема же и веселящися, все еже под нею и окрест ея подручнее осиявает же и украшает и на преснеяние добрых дел своим нарочитым жительством увещает». Если же царская душа «облаком скотских страстей», «яростию и гневом безвременным, пиянством же и похотми непреподобными» будет побеждена, то и все остальное «помрачится» и «люте охудеет», впадет в «бурю люту и мятежну». Памятуя же о том, что, по знаменитым словам псковского старца Филофея, «яко вся христианския царства преидоша в конец, снидошася в твое (Русское – Thor) царство», и царство то есть III Рим, который стоит, а четвертому не быть, то на плечи православного царя тяжким грузом ложилась особая ответственность сохранения последнего истинного христианского царства, которое «подобает тебе, государю, держати с великим опасением».
Иосиф Волоцкий
Руководствовался ли Иван Грозный этими идеями в своей практической деятельности? Увы, вступая на скользкий путь допущений и предположений, мы попадаем в круг в доказательстве – у нас нет четких и однозначных доказательств того, что Иван читал симеоново «Наказание», иосифовы и максимовы послания или филофеевы обращения. Однако, с другой стороны, пытаясь отгадать загадку Ивана Грозного, над которой бьются уже не одно столетие не только историки, нельзя ли попробовать использовать в качестве ключа к отгадке эту гипотезу? А почему бы и нет? Конечно, «черная легенда» запущенная противниками Ивана (и, едва ли не в первую очередь Андреем Курбским, который, по меткому замечанию отечественного историка А.И. Филюшкина, «отомстил своему врагу, Ивану Грозному, прежде всего тем, что сумел навязать читателям свой взгляд на русскую историю XVI века… Вот уже несколько столетий мы смотрим на русский XVI век через очки, надетые Андреем Курбским на историков…», устоялась и давно уже является, если так можно выразиться, мэйнстримом, и не только в исторической науке, но и в популярной литературе и журналистике. Царствование Ивана раскрашивается, как правило, только двумя цветами – черным и белым. И образ Грозного расписывается преимущественно первым, тогда как его «жертвы» – вторым. Нет, безусловно, мы ни в коем случае не намерены, оценивая действия первого русского царя, выступать с апологетических позиций, но трудно не согласиться с мнением все того же А.И. Филюшкина. Последний отмечал, что Курбский, навязавший свое видение эпохи современным историкам и писателям, «примитизировал видение русской истории, подогнав ее под искусственную, глубоко идеологизированную схему». Между тем, продолжал свою мысль историк, «в действительности все было гораздо интереснее и сложнее».
Начнем издалека. Вот не вспомню, приводил ли я раньше цитату Д. Уварова о характере взаимоотношений королевской власти во Франции с «обществом». Но даже если и приводил, то сейчас не удержусь и снова его процитирую – уж очень хороша цитата. Итак, историк писал, что «власть средневекового короля была следствием «добровольного соглашения» феодалов и держалась лишь до тех пор, пока большинство ее признавало хотя бы пассивно, а меньшинство готово было поддержать активно, по приказу короля расправляясь с каждым из ослушников. Когда король принадлежал к утвердившейся династии и его авторитет носил «сакральный», безусловно признанный характер, столь же безусловно признавалось и его право на исполнение его приказов подданными, от простолюдина до герцога. Это теоретическое право превращалось в практическое, когда король обладал и личным авторитетом, твердым характером, опытом, знанием феодального права, взаимоотношений между вассалами и умением находить нужный тон с ними (выделено нами – Thor)…».
Этот тезис я уже озвучил (хотя, быть может, и в иной форме), но вернусь к нему еще раз. Приложима ли характеристика Уварова к Русскому государства середины XVI в.? На наш взгляд, вполне. Соответствовал ли юный Иван Грозный выделенным нами требованиям? На наш взгляд – нет. Все эти качества в ту эпоху вырабатывались годами, если не десятилетиями, в неустанной, повседневной практической деятельности по управлению государством. У деда и отца Ивана IV была возможность приобрести эти качества – они пришли к власти уже в зрелом (по тем временам) возрасте, при этом они так или иначе имели реальный шанс (и использовали его – Иван Васильевич-старший в большей, Василий Иванович – в меньшей) получить опыт управления государством. Иван же Васильевич-младший юридически стал править в трехлетнем возрасте, спустя пять лет умерла скоропостижно его мать, взявшая было бразды правления Русским государством в свои руки, ну а дальше началось пресловутое «боярское правление» (вокруг которого идет так много споров – что это было и каковы были его последствия). Фактически Иван IV длительное время выступал лишь игрушкой в руках противоборствующих боярских кланов, ширмой, из-за которой они пытались (и не без успеха) реализовать свои замыслы. Понятно, что правитель-ребенок никак не мог выступать в роли арбитра, посредника, третейского судьи, и его власть носила эфемерный характер (кстати, на тот факт, что юный Иван никак не мог претендовать на роль верховного арбитра, указывал и петербургский историк М.М. Кром в своем исследовании по истории «боярского правления»). Настоящей же властью обладала та боярская клика, которая в данный конкретный момент окружала «жадною толпою» трон и выступала от имени юного государя.
Борьба же за власть в отсутствие верховного арбитра неизбежно вела к ситуации «войны всех против всех», что и отмечал, к примеру, бежавший летом 1534 г. в Великое княжество Литовское из московского плена польский жолнер (солдат) Войтех («бояре велики у великой незгоде з собою мешкают и мало ся вжо колкрот ножи не порезали». И это был только первый раунд) или четырьмя годами позднее другой беглец в Литву, архитектор Петр Фрязин («бояре живот по своей воле, а от них великое насилие, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь». А это вторая серия!).
В Кремле. Эскиз А.Я, Головина к опере "Борис Годунов"
А теперь зададимся вопросом – как использовала попавшую им в руки бесконтрольную и неограниченную никем и ничем власть та или иная боярская клика, Шуйские ли, Бельские ли или же кто-то другой? Сохранились ли какие-то свидетельства об этом в источниках? Ответ на этот вопрос есть, и он положительный. Сам Грозный в первом послании Курбскому прямо писал, что в годы его малолетства бояре (Шуйские прежде всего) не только расхитили государственную казну, но «по сем же на грады и на села наскочиша, и тако горчяйшим мучением многоразличными виды имения ту живущих без милости пограбиша, … неправды и неустроения многая устроиша, мъзду же безмерную ото всяких собирающее, и вся по мзде творящее и глаголющее…». Да и сам князь, по словам Ивана, мог наблюдать самолично, «что от сего случашася в Росии, егда быша в коеждом граде градоначяльницы и и местоблюстители, и какова разорения быша от сего…».
Но уважаемый читатель может (и вполне резонно) возразить – ведь эти слова принадлежат царю, и трудно от него, лица заинтересованного, ожидать объективности в этом вопросе! Этим доводом трудно не согласиться. Продолжим поиски? Отставив в сторону показания Ивана. Примечательно в этой связи свидетельство «Хронографа». Согласно ему, выступая 27 февраля 1549 г. перед боярами в присутствии митрополита Макария и Освященного собора, Иван заявил, что де «до ево царскаго возрасту от них (бояр – Thor) и от их людей детем боярским и крестьянам чинилися силы и продажи и обиды великия в землях и в холопех и вы иных обидных делех».
И снова уважаемый читатель может возразить, что московские летописи подвергались редактированию (не без участия Ивана Грозного) и отражают официальную точку зрения, а потому не могут быть объективны. Хорошо, но как тогда быть с показаниями немосковской Новгородской (носившей неофициальный характер) 4-й летописи, в которой сказано было (в рассказе о грандиозном московском пожаре 1547 г.), что «Божиим гневом и наказанием за оумножение грхов наших, наипаче же в царствующем граде Москве оумножившися неправде, и по всеи Росии, от велмож, насилствующих к всему миру и неправо судящих, но по мъзде, и дани тяжкые, и за неисправление правыа веры пред Богом всего православного христианства, понеже в то время царю великому князю Ивану Васильевичю оуну сущу, князем же и бояром и всем властелем в бесстрашии живущим (выделено нами – Thor)…».
Схожий мотив звучит и в анонимной «Повести о великом и сугубом пожаре». Оставшийся неизвестным русский книжник, описывая времена, наступившие после того, как умер Василий III и его вдова, восклицал: «бояре и велможи вси видяще самодержьца наследника царствию юна суща, и яко благополучно и самовластно себе время видяще, и изволиша собрати собе множество имения. И вместо, еже любити правду и любовь, в ненависть уклонишася, и кождо их различных санов желающе, и ничто же получаху, но обаче на мало время. И нача в них быти самолюбие, и неправда, и желание на восхищение чужаго имения. И воздвигоша крамолу велию, желающе себе властолюбия. Друг друга лукавством не токмо в заточение посылаху, и в темницах затворяху, и юзами облогаху, но и самой смерти предаваху, навыкше господоубийственному совету, иже преже умориша и самех дву царьских отраслей князя Георгия и князя Ондрея Ивановичев. Тако же и сами на своих другов востающе и яростными смертьми скончавшася, и домы и села их наследоваша. И от похищения чюжаго имения домы их исполнишася, и сокровища их направеднаго богатества умножишася». Господь же, видя эти беззакония, по мнению книжника, долго ждал, пока грешники покаются в своих преступлениях, а затем «милостивне врачюя … вышереченное же неправедное богатество собранное огнем потребися, вкупе же с неправедным имением и праведнаго стяжания множества огнь пояде».
Иван и бояре (из какого фильма?)
Выходит, что не все было так просто, как может показаться на первый взгляд, и обвинения, брошенные Иваном в адрес бояр (и не только бояр), имели под собой реальные основания? Некая критическая масса «неправды» и «великого мздоимства» к исходу 40-х г. накопилась? И, венчавшись пресловутой «шапкой Мономаха» на царство, выслушав напутствие своего духовного отца и учителя митрополита Макария (который во время венчания произнес, среди прочего, и такие слова – «Да судит (Иван – Thor) люди твоя в правду и нищих твоих судом спасе сыны убогих и наследник будет небеснаго ти царствия…»), как мог взрослевший и набиравшийся опыта правления Иван отнестись к боярским «неправдам»? И тут самое время вспомнить его слова, обращенные к князю Курбскому. Во-первых, писал Иван, обращаясь к своему оппоненту, «тщужеся со усердием люди на истину и на свет наставити, да познают единого истиннаго бога, в троице славимого, и от бога данного им государя; а от междоусобных браней, ни строптивого жития да престанут, имиже царьствия растливаютца. Се ли убо горко и тма, яко от злых престати и благая творити? Но се есть сладко и свет!». Во-вторых, продолжал он, «вся царьствия нестроением и межоусобными браньми растлятся». И, наконец, в-третьих, по мнению Ивана, «царие и худейшая чадь, яко братия истязании будут (на Страшном суде – Thor), кождо противу делу своему».
Стоит ли с ходу отвергать эти слова, полагая их царским лицемерием? А не является ли это его credo, которого он придерживался и которому стремился следовать в своих деяниях? Ведь если ставленный царем «тивун» творит злое, то своими действиями он губит не только себя и отданную ему в управление волость, но и самого царя, и все врученное Богом государю православное царство и христианство! И та свирепость, с которой Иван Грозный расправлялся со своими противниками, не объясняется ли она отчасти именно этими соображениями? Ведь в таком случае речь идет не о простом «великом мздоимстве» или «неправдах», а о нечто большем – о святотатстве, о нарушении установленного Господом порядка и мироустройства, о покушении на сами основы существования православного царства. Ведь если судьба III Рима в «руце Божьей», то, разгневавшись, не покарает ли Он грешников, уклонившихся к «нестроению», «неправдам» и «великому мздоимству»? И кто, как не государь, обязан был сделать все возможное, чтобы такой печальный исход не случился?
To be continued...
В продолжение темы о князе и тивуне и о «Наказании» Семена Тверского (Полоцкого?). Если бы в те стародавние времена существовали бы списки бестселлеров – попал бы туда этот небольшой текст? Однозначного ответа на этот вопрос нет, но то, что «Наказание» пользовалось определенной популярностью и известностью среди образованных русских людей позднего Средневековья – раннего Нового времени – практически не вызывает сомнений. Так, инок Кирилло-Белозерского монастыря Ефросин, один из известнейших русских книжников 2-й половины XV в., страстный читатель и библиофил, включил «Наказание» Симеона в один из своих рукописей.
«Наказание» «Наказанием», но мы-то вести будет речь о своем – работая с этим текстом и имея перед собой одни замысел, как-то само собой получилось нечто другое – про Tyrann’a. Сперва я задался вопросом – а известно ли было «Наказание» Ивану Грозному, а отсюда клубочек начал разматываться дальше и получилось нечто несообразное первоначальному замыслу и, я бы сказал, еретическое… Но обо всем по порядку…
Для начала попробуем сформулировать некий ответ на вопрос об отношении Ивана Васильевича к «Наказанию». Теоретически, конечно, предположение о знакомстве царя с этим текстом имеет под собой определенные основания. В исторической литературе давно уже устоялось мнение, что Tyrann, по словам академика Д.С. Лихачева, «был одним из образованнейших людей своего времени», в произведениях которого «встречается множество ссылок на произведения древней русской литературы, … библейские тексты, места из хронографов и из русских летописей», и не только это. Точно также хорошо известно, что первый русский царь имел особо близкие отношения с Кирилло-Белозерским монастырем. «Расположение его к Кириллову монастырю вытекало из уверенности современников, писал – более ста лет назад Н. Никольский, – что своим рождением Иоанн обязан молитвам преп. Кирилла». Царь как минимум трижды лично посещал монастырь – в 1545, в 1553 и в 1569 гг. В этом монастыре для него была построенная особливая келья (Грозный не раз говорил о том, что хотел бы принять постриг именно в этом монастыре). Да и само общение Ивана с кирилловскими старцами (о чем свидетельствуют монастырские расходные книги) было постоянным и регулярным. Но любопытно тут даже не это и не столько это – Кирилло-Белозерский монастырь был известен своей уникальной библиотекой, а среди рукописей, хранившихся там, была и рукопись того самого Ефросина с тем самым «Наказанием».
Клавдий Лебедев, "Царь Иван Грозный просит игумена Кирилла (Кирилло-Белозерского монастыря) благословить его в монахи"
Мог ли Иван читать именно этот сборник (хотя бы в том же 1545 г., когда его путешествие по известнейшим русским монастырям продолжалось с 21 мая по 7 июля? Утвердительного ответа на этот вопрос быть не может, но и отрицать такую возможность тоже нельзя. У писателя и публициста В. Шамбарова есть мысль (на которую, кажется, не обратил внимания никто из историков), согласно которой Иван Грозный, «муж чюднаго разсужения, в науке книжняго почитания доволен и многоречив зело», в детстве и юности не только и не столько занимался всякого рода потехами и дурачествами (которые столь красочно живописует недруг царя князь А.М. Курбский, да и не только он один), сколько усердно корпел над книжным ученьем . Во всяком случае, старец Артемий (ага, тот самый, который еретик, довольно тесно, судя по всему, общавшийся с Иваном в годы его юности), наставляя Ивана, писал ему в одном из своих посланий, что тот «благодатию Христовою и сам измлада священная писания умееши», но подчеркивая при этом – учения прекращать не стоит, «не срамляйся невидением. С всяцем тщанием въпроси ведущего. Подобает убо учитися без стыдениа, якоже учити без зависти…». Одним словом, перефразируя другого классика, стоит царю «учиться, учиться и еще раз учиться», и нет в незнании ничего постыдного при условии, что есть стремление к познанию и готовность выслушивать более мудрых.
Не менее любопытно и другое место из иного послания Артемия к Ивану. На вопрос его о том, как уклоняются ко ереси читающие Божественное писание, Артемий ответствовал, что «не от книжнаго читаниа прелщают себе. Не буди то! Но от своего неразумия и зломудриа…». Выходит, что книжное учение само по себе не является вредным и злокозненным, а все упирается в личность читающего, в его «испорченность» и «злоумудренность» в конце концов.
Одним словом, на наш взгляд, несмотря на отсутствие прямых указаний, есть немало косвенных свидетельств немалой книжной начитанности Ивана Грозного. И хотя его начитанность имела вполне традиционный характер, не выходя за рамки церковной книжности (впрочем, в России того времени практически вся книжность так или иначе, но входила в эту сферу), тем не менее, можно с достаточно высокой степенью уверенности предположить, что Иван был знаком с «Наказанием» Симеона. Следовательно, он был знаком и с теми идеями, которые были в него заложены.
Точно также можно с большой степенью уверенности предположить, что не были секретом для юного Ивана и другие, подобные идеи, высказывавшиеся русскими книжниками, относительно обязанностей православного государя. К тому моменту, когда повзрослевший Иван был венчан на царство, учение о царских обязанностях было уже ими достаточно разработано и сформулировано. По словам петербургского историка И.Б. Михайловой, «они призывали государя подражать Всевышнему, используя обширную власть, добиваться процветания Русской державы, справедливо управлять ею и надежно защищать ее от внешних и внутренних врагов». Так, знаменитый Иосиф Волоцкий, обращаясь к великому князю (Ивану III?), писал, что Господь наделил его, государя, великой властью с тем, чтобы он, великий князь, придерживался «твердо добраго закона правило, иссушаа крепко безакониа потокы». Более того, восклицал подвижник, «подобает же ти, благочестивый царю, всяко тщаниа и о благочестии имети и сущих под тобою от треволнениа спасати, душевна и телесная, и душевное бо есть треволнение еретичьское учение, телесное же есь треволнение – татьба и разбойничество, и хищение, и неправда, и обиды и прочаа злаа дела (выделено нами – Thor), иже убо телеснее врежають, а не душевнее…». И Максим Грек в своих «Главах поучительных начальствующим правоверно» сравнивал царя с солнцем. И, развивал свою мысль ученый инок, подобно тому, как солнце своими лучами освещает и согревает окружающий мир, так и «душа благовидная благоверного царя, правдою и кротостию и чистотою и щедротами украшаема же и веселящися, все еже под нею и окрест ея подручнее осиявает же и украшает и на преснеяние добрых дел своим нарочитым жительством увещает». Если же царская душа «облаком скотских страстей», «яростию и гневом безвременным, пиянством же и похотми непреподобными» будет побеждена, то и все остальное «помрачится» и «люте охудеет», впадет в «бурю люту и мятежну». Памятуя же о том, что, по знаменитым словам псковского старца Филофея, «яко вся христианския царства преидоша в конец, снидошася в твое (Русское – Thor) царство», и царство то есть III Рим, который стоит, а четвертому не быть, то на плечи православного царя тяжким грузом ложилась особая ответственность сохранения последнего истинного христианского царства, которое «подобает тебе, государю, держати с великим опасением».
Иосиф Волоцкий
Руководствовался ли Иван Грозный этими идеями в своей практической деятельности? Увы, вступая на скользкий путь допущений и предположений, мы попадаем в круг в доказательстве – у нас нет четких и однозначных доказательств того, что Иван читал симеоново «Наказание», иосифовы и максимовы послания или филофеевы обращения. Однако, с другой стороны, пытаясь отгадать загадку Ивана Грозного, над которой бьются уже не одно столетие не только историки, нельзя ли попробовать использовать в качестве ключа к отгадке эту гипотезу? А почему бы и нет? Конечно, «черная легенда» запущенная противниками Ивана (и, едва ли не в первую очередь Андреем Курбским, который, по меткому замечанию отечественного историка А.И. Филюшкина, «отомстил своему врагу, Ивану Грозному, прежде всего тем, что сумел навязать читателям свой взгляд на русскую историю XVI века… Вот уже несколько столетий мы смотрим на русский XVI век через очки, надетые Андреем Курбским на историков…», устоялась и давно уже является, если так можно выразиться, мэйнстримом, и не только в исторической науке, но и в популярной литературе и журналистике. Царствование Ивана раскрашивается, как правило, только двумя цветами – черным и белым. И образ Грозного расписывается преимущественно первым, тогда как его «жертвы» – вторым. Нет, безусловно, мы ни в коем случае не намерены, оценивая действия первого русского царя, выступать с апологетических позиций, но трудно не согласиться с мнением все того же А.И. Филюшкина. Последний отмечал, что Курбский, навязавший свое видение эпохи современным историкам и писателям, «примитизировал видение русской истории, подогнав ее под искусственную, глубоко идеологизированную схему». Между тем, продолжал свою мысль историк, «в действительности все было гораздо интереснее и сложнее».
Начнем издалека. Вот не вспомню, приводил ли я раньше цитату Д. Уварова о характере взаимоотношений королевской власти во Франции с «обществом». Но даже если и приводил, то сейчас не удержусь и снова его процитирую – уж очень хороша цитата. Итак, историк писал, что «власть средневекового короля была следствием «добровольного соглашения» феодалов и держалась лишь до тех пор, пока большинство ее признавало хотя бы пассивно, а меньшинство готово было поддержать активно, по приказу короля расправляясь с каждым из ослушников. Когда король принадлежал к утвердившейся династии и его авторитет носил «сакральный», безусловно признанный характер, столь же безусловно признавалось и его право на исполнение его приказов подданными, от простолюдина до герцога. Это теоретическое право превращалось в практическое, когда король обладал и личным авторитетом, твердым характером, опытом, знанием феодального права, взаимоотношений между вассалами и умением находить нужный тон с ними (выделено нами – Thor)…».
Этот тезис я уже озвучил (хотя, быть может, и в иной форме), но вернусь к нему еще раз. Приложима ли характеристика Уварова к Русскому государства середины XVI в.? На наш взгляд, вполне. Соответствовал ли юный Иван Грозный выделенным нами требованиям? На наш взгляд – нет. Все эти качества в ту эпоху вырабатывались годами, если не десятилетиями, в неустанной, повседневной практической деятельности по управлению государством. У деда и отца Ивана IV была возможность приобрести эти качества – они пришли к власти уже в зрелом (по тем временам) возрасте, при этом они так или иначе имели реальный шанс (и использовали его – Иван Васильевич-старший в большей, Василий Иванович – в меньшей) получить опыт управления государством. Иван же Васильевич-младший юридически стал править в трехлетнем возрасте, спустя пять лет умерла скоропостижно его мать, взявшая было бразды правления Русским государством в свои руки, ну а дальше началось пресловутое «боярское правление» (вокруг которого идет так много споров – что это было и каковы были его последствия). Фактически Иван IV длительное время выступал лишь игрушкой в руках противоборствующих боярских кланов, ширмой, из-за которой они пытались (и не без успеха) реализовать свои замыслы. Понятно, что правитель-ребенок никак не мог выступать в роли арбитра, посредника, третейского судьи, и его власть носила эфемерный характер (кстати, на тот факт, что юный Иван никак не мог претендовать на роль верховного арбитра, указывал и петербургский историк М.М. Кром в своем исследовании по истории «боярского правления»). Настоящей же властью обладала та боярская клика, которая в данный конкретный момент окружала «жадною толпою» трон и выступала от имени юного государя.
Борьба же за власть в отсутствие верховного арбитра неизбежно вела к ситуации «войны всех против всех», что и отмечал, к примеру, бежавший летом 1534 г. в Великое княжество Литовское из московского плена польский жолнер (солдат) Войтех («бояре велики у великой незгоде з собою мешкают и мало ся вжо колкрот ножи не порезали». И это был только первый раунд) или четырьмя годами позднее другой беглец в Литву, архитектор Петр Фрязин («бояре живот по своей воле, а от них великое насилие, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь». А это вторая серия!).
В Кремле. Эскиз А.Я, Головина к опере "Борис Годунов"
А теперь зададимся вопросом – как использовала попавшую им в руки бесконтрольную и неограниченную никем и ничем власть та или иная боярская клика, Шуйские ли, Бельские ли или же кто-то другой? Сохранились ли какие-то свидетельства об этом в источниках? Ответ на этот вопрос есть, и он положительный. Сам Грозный в первом послании Курбскому прямо писал, что в годы его малолетства бояре (Шуйские прежде всего) не только расхитили государственную казну, но «по сем же на грады и на села наскочиша, и тако горчяйшим мучением многоразличными виды имения ту живущих без милости пограбиша, … неправды и неустроения многая устроиша, мъзду же безмерную ото всяких собирающее, и вся по мзде творящее и глаголющее…». Да и сам князь, по словам Ивана, мог наблюдать самолично, «что от сего случашася в Росии, егда быша в коеждом граде градоначяльницы и и местоблюстители, и какова разорения быша от сего…».
Но уважаемый читатель может (и вполне резонно) возразить – ведь эти слова принадлежат царю, и трудно от него, лица заинтересованного, ожидать объективности в этом вопросе! Этим доводом трудно не согласиться. Продолжим поиски? Отставив в сторону показания Ивана. Примечательно в этой связи свидетельство «Хронографа». Согласно ему, выступая 27 февраля 1549 г. перед боярами в присутствии митрополита Макария и Освященного собора, Иван заявил, что де «до ево царскаго возрасту от них (бояр – Thor) и от их людей детем боярским и крестьянам чинилися силы и продажи и обиды великия в землях и в холопех и вы иных обидных делех».
И снова уважаемый читатель может возразить, что московские летописи подвергались редактированию (не без участия Ивана Грозного) и отражают официальную точку зрения, а потому не могут быть объективны. Хорошо, но как тогда быть с показаниями немосковской Новгородской (носившей неофициальный характер) 4-й летописи, в которой сказано было (в рассказе о грандиозном московском пожаре 1547 г.), что «Божиим гневом и наказанием за оумножение грхов наших, наипаче же в царствующем граде Москве оумножившися неправде, и по всеи Росии, от велмож, насилствующих к всему миру и неправо судящих, но по мъзде, и дани тяжкые, и за неисправление правыа веры пред Богом всего православного христианства, понеже в то время царю великому князю Ивану Васильевичю оуну сущу, князем же и бояром и всем властелем в бесстрашии живущим (выделено нами – Thor)…».
Схожий мотив звучит и в анонимной «Повести о великом и сугубом пожаре». Оставшийся неизвестным русский книжник, описывая времена, наступившие после того, как умер Василий III и его вдова, восклицал: «бояре и велможи вси видяще самодержьца наследника царствию юна суща, и яко благополучно и самовластно себе время видяще, и изволиша собрати собе множество имения. И вместо, еже любити правду и любовь, в ненависть уклонишася, и кождо их различных санов желающе, и ничто же получаху, но обаче на мало время. И нача в них быти самолюбие, и неправда, и желание на восхищение чужаго имения. И воздвигоша крамолу велию, желающе себе властолюбия. Друг друга лукавством не токмо в заточение посылаху, и в темницах затворяху, и юзами облогаху, но и самой смерти предаваху, навыкше господоубийственному совету, иже преже умориша и самех дву царьских отраслей князя Георгия и князя Ондрея Ивановичев. Тако же и сами на своих другов востающе и яростными смертьми скончавшася, и домы и села их наследоваша. И от похищения чюжаго имения домы их исполнишася, и сокровища их направеднаго богатества умножишася». Господь же, видя эти беззакония, по мнению книжника, долго ждал, пока грешники покаются в своих преступлениях, а затем «милостивне врачюя … вышереченное же неправедное богатество собранное огнем потребися, вкупе же с неправедным имением и праведнаго стяжания множества огнь пояде».
Иван и бояре (из какого фильма?)
Выходит, что не все было так просто, как может показаться на первый взгляд, и обвинения, брошенные Иваном в адрес бояр (и не только бояр), имели под собой реальные основания? Некая критическая масса «неправды» и «великого мздоимства» к исходу 40-х г. накопилась? И, венчавшись пресловутой «шапкой Мономаха» на царство, выслушав напутствие своего духовного отца и учителя митрополита Макария (который во время венчания произнес, среди прочего, и такие слова – «Да судит (Иван – Thor) люди твоя в правду и нищих твоих судом спасе сыны убогих и наследник будет небеснаго ти царствия…»), как мог взрослевший и набиравшийся опыта правления Иван отнестись к боярским «неправдам»? И тут самое время вспомнить его слова, обращенные к князю Курбскому. Во-первых, писал Иван, обращаясь к своему оппоненту, «тщужеся со усердием люди на истину и на свет наставити, да познают единого истиннаго бога, в троице славимого, и от бога данного им государя; а от междоусобных браней, ни строптивого жития да престанут, имиже царьствия растливаютца. Се ли убо горко и тма, яко от злых престати и благая творити? Но се есть сладко и свет!». Во-вторых, продолжал он, «вся царьствия нестроением и межоусобными браньми растлятся». И, наконец, в-третьих, по мнению Ивана, «царие и худейшая чадь, яко братия истязании будут (на Страшном суде – Thor), кождо противу делу своему».
Стоит ли с ходу отвергать эти слова, полагая их царским лицемерием? А не является ли это его credo, которого он придерживался и которому стремился следовать в своих деяниях? Ведь если ставленный царем «тивун» творит злое, то своими действиями он губит не только себя и отданную ему в управление волость, но и самого царя, и все врученное Богом государю православное царство и христианство! И та свирепость, с которой Иван Грозный расправлялся со своими противниками, не объясняется ли она отчасти именно этими соображениями? Ведь в таком случае речь идет не о простом «великом мздоимстве» или «неправдах», а о нечто большем – о святотатстве, о нарушении установленного Господом порядка и мироустройства, о покушении на сами основы существования православного царства. Ведь если судьба III Рима в «руце Божьей», то, разгневавшись, не покарает ли Он грешников, уклонившихся к «нестроению», «неправдам» и «великому мздоимству»? И кто, как не государь, обязан был сделать все возможное, чтобы такой печальный исход не случился?
To be continued...