О 300-х спартанцах и не только....

    Тут на одном форуме зашел разговор о Спарте и спартанцах (как обычно, мнения совершенно противоположны), и подумал я – а чем любимые мной московиты хуже, неужели и у них не найдется своих «300 спартанцев»? И, как говорится, ищущий да обрящет – история про их, т.е. 300 московитов-спартанцев, есть у меня.
    1591 год. Долгое относительное затишье на южной границе Русского государства подошло к концу. За 20 лет, прошедших со времен Молодинского Армагеддона, в Крыму выросло новое поколение татар, не знавших горечи поражений от русского оружия. Усевшийся в 1588 г. на крымском троне хан Гази-Гирей II, получивший за свою стремительность и воинственность характерное прозвище «Бора» и поначалу придерживавшийся в отношениях с Москвой относительно миролюбивой позиции, в конце 1590 г. вдруг резко переменил свой тон в разговорах с «московским». Приехавший в Орду русский посол И. Бибиков был встречен весьма неласково. По словам С.М. Соловьева, во время приема посла хан, выслушав его речь, «хан против государева поклона и здоровья не встал», а затем по ханскому приказу посол и его люди были дочиста ограблены. Почему же позиция хана резко изменилась? Что послужило поводом для отказа от проведения прежней политики? Причин на то было немало, тут и старые противоречия из-за Северного Кавказа, где русские неуклонно расширяли свою сферу влияния, и продолжавшаяся борьба за доминирование среди ногайских татар, и вопрос о размерах и регулярности московских поминков хану и его окружению, сам хан позднее ссылался на то, что его отправил в поход турецкий султан (а у того были свои счеты с Москвой). Одним словом, не так уж в нашем случае и важно, почему вдруг все поменялось – изменилось, и все тут. Важно другое – последствия этой перемены. А в Москве, получив известия из Крыма, сделали из новостей надлежащие выводы – быть большой войне. Правительство Федора Иоанновича, к тому времени возглавляемое Борисом Годуновым, сумевшим одолеть в ожесточенной борьбе за власть своих противников, не обольщалось наступившим, казалось, на южной и юго-восточной границах относительным затишьем. Еще осенью 1590 г., после того, как были распущены по домам главные силы «берегового» и «украинного» разрядов, по сложившемуся к тому времени обычаю «по новой росписи от поля для приходу крымских людей» были оставлены «в большом полку на Туле: Василей Петрович Морозов да князь Володимер Иванович Шаня Мосальской Клубков; в передовом полку на Дедилове: воевода Василей Тимофеевич Плещеев; в сторожовом полку в Адуеве: воевода князь Лука Осипович Щербатой», а на «берегу» остались «осеновать» «в большом полку в Серпухове: воевода Фома Офанасьевич Бутурлин; в правой руке в Олексине: Микита Иванович Очин Плещеев; в передовом полку в Колуге: князь Михайло Федорович Гвоздев Ростовской; в сторожовом полку на Коломне: князь Володимер Иванович Бахтеяров Ростовской; а в левой руке на Кошире: князь Василей Григорьевич Щербатов». 

    Хоть и подписано, что это воевода XVII в., но за неимением лучшего пойдет и такой

    К весне признаки надвигающейся грозы стали еще явственнее. И дело даже не в том, что русского посла встретили и обращались с ним неподобающим образом – нет, при том количестве московских «доброхотов» в Крыму масштабы подготовки похода на Русь скрыть было невозможно, и известия о начавшейся мобилизации неизбежно должны были поступить в русскую столицу, вызвав адекватную реакцию. Понимал это и сам Гази-Гирей, потому 5 мая 1591 г. он сообщил Бибикову, что Москве незачем беспокоиться, ибо все военные приготовления в Крыму имеют вполне определенную цель – Речь Посполитую. Однако там знали истинную цену ханским заверениям и с началом весны начали, как обычно, расставлять полки по «берегу» и за Окой. В первых числах мая 1591 г. Разрядный приказ, Боярская дума и Федор Иоаннович завершили работу по составлению диспозиции на летнюю кампанию 1591 г. Оборона южной государевой «украйны» по установившейся к тому времени традиции состояла из трех линий. Первую из них составляли выдвинутые далеко в глубь Поля сторожи, вторую, своего рода «предполье» – 3 полка «заречного» разряда (в Туле, Крапивне и Дедилове) и гарнизоны городов за Окой и, наконец, главная линия обороны проходила по левому берегу Оки от Калуги до Коломны. Здесь находились главные силы русского войска – 5 полков (с запада на восток): в Калуге – передовой полк, в Алексине – полк правой руки, в Серпухове – большой полк, в Кашире – полк левой руки и в Коломне – сторожевой полк. Общая их численность (учитывая то обстоятельство, что значительная часть ратных людей, особенно с Северо-запада, не могла принять участия в летней кампании, поскольку только-только вернулись из похода на свеев) вряд ли превышала 20-30 тыс. чел. При этом не стоит забывать о том, что все эти силы (т.е. 8 полков двух разрядов) были рассеяны на большом пространстве между Калугой, Коломной, Серпуховым и Крапивной с Дедиловым, т.е. на площади 160 на 120 км. Крайние же точки, Калуга, Коломна и Дедилов, отстояли друг от друга на 180, 150 и 140 км – соответственно, примерно на 6, 5 и 4,5 дневных перехода. 
    Почему была выбрана такая диспозиция – в принципе понятно, в Москве стремились прежде всего надежно прикрыть от разорения густонаселенные уезды к северу от Оки, куда неизбежно должны были стремиться прорваться татары в погоне за ясырем. Это отчасти облегчало задачу воевод – общее направление действий татар предугадать было не так уж и трудно. Единственная проблема, которую должны были разрешить русские воеводы – точно угадать, где неприятель попытается предпринять попытку прорыва оборонительного рубежа, а ответ на этот вопрос зависел от успешной деятельности сторожей. Чем раньше они обнаружат выдвижение врага, тем больше времени будет у воевод на берегу для принятия соответствующих контрмер.

    Знатный татарин от Горелика 

    Тем временем 10 мая Гази-Гирей вместе со своим «двором» и гвардией (включавшей, легкую артиллерию, возможно, знаменитый «араба чапгулы», и стрелков-сейменов, которых русские именовали янычарами) выступил из Бахчисарая в поход, как он заявил И. Бибикову, на Речь Посполитую. Несколько недель хан простоял в степях Северной Таврии в ожидании ногаев, видимо, на Молочных водах, и, соединившись с ними, оттуда двинулся на север. «Июня в 10 день писал к государю царю и великому князю Федору Ивановичю всеа Русии ис Путивля воевода Василей Вельяминов и прислал к государю сторожевую голову Сергея Антыкова. И сторожевая голова Сергей Антыков государю царю и великому князю Федору Ивановичю всеа Русии в роспросе сказал, что крымской царь Казы-Гирей идет на государевы украины Муравским шляхом, а с ним по смете людей с полтораста тысяч и болши». Учитывая расстояние, отделявшее путивльские сторожи от воевод в Путивле, и сам Путивль от Москвы, можно предположить, что татарское воинство было обнаружено русскими станичниками на территории нынешней Харьковской области в верховьях Коломака юго-западнее Харькова в первых числа июня 1591 г.
    Полученные вести привели в действие механизм московской военной машины, и ее колеса сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее закрутились, набирая обороты. От имени государя «на берег к бояром своим и воеводам: ко князю Федору Ивановичю Мстисловскому с товарищи, и во все полки ко всем бояром и воеводам, и в украинные города к воеводам на Тулу и во все украинныя города к воеводам» были направлены грамоты с требованием «от себя ис полков посылати на поле многие проезжие станицы, и велел им государь проведывать допряма на которые государевы украинные города крымсково царя приходу чаят». Спустя пару дней эти грамоты были получены «береговыми» и «заречными» воеводами. Кампания 1591 г. началась.
    Спустя 10 дней в Москву прибыла грамота от ливенских воевод И.М. Бутурлина и князя А.Д. Звенигородского. В ней они сообщали, что «выехали к ним на Ливны на государево имя ис полков крымсково царя крымской татарин; а в роспросе тот татарин сказал, что идет на государевы украины крымской царь Каза Гирей, а с ним идут четыря царевича, а войска ево в собранье идет сто тысеч; а как де тот татарин ис полков от крымского царя поехал, а царь ещо кошу своево на поле не оставил нигде; а слышал де он у многих тотар, что царю кош свой метать в Семицких котлубанех; а итти де крымскому царю прямо к Москве; а воины де ему до Москвы не роспустить нигде». В подтверждение своих слов воеводы прислали в Москве и татарского перебежчика. Семицкие Котлубаны – урочище, которое находилось примерно в 20 верстах южнее истоков р. Оскола «по обе стороны Муравской дороги», несколько западнее нынешнего г. Губкина. Следовательно, русская сторожа, выехавшая из Ливен, взяла татарина примерно в середине июня где-то в районе нынешнего Белгорода.
    Немедленно после получения этого известия Борис Годунов, «конюший, боярин и дворовый воевода», а вместе с ним государев двор (надо полагать, вместе с большей частью московских стрельцов, остававшихся еще в городе), «наряд» и «обоз» получил царский приказ «быти готовыми» к выступлению против крымского «царя». Москва застыла в напряженном ожидании новых вестей с границы, ждать которых долго не пришлось. От князей М. Катырева-Ростовского и В. Голицына пришла грамота, в которой они писали, что согласно государеву указу они немедля отправили в Поле станичных голов тульских детей боярских М. Дыбина и А. Сухотина с людьми, «а велели ехать на поле под царевы полки и велели им сметить, сколько с крымским царем воинских людей идет и на которые места приход будет крымсково царя». И дальше в грамоте говорилось, что «те де станишные головы к ним на Тулу и на Дедилов прибежали, а сказали, что были они под царевыми полки по сю сторону Ливен в Судьбищах, и по сакме де они ево сметали, что с крымским царем воинских людей со сто тысеч, а идет де крымской царь прямо к Туле да к Дедилову, а чаят де крымского царя приходу на Тулу и к Дедилову». Получается, что в начале 3-й декады июля татарское войско уже находилось примерно в полутора сотнях км от Тулы, у урочища Судбищи, памятного и русским, и татарам по кровопролитному сражению 3-4 июля 1555 г.
    В Москве решили, что «момент истины» наступил и утром 26 июля воеводам на «берег» и «за реку» были отправлены от имени государя грамоты с приказом «всем бояром и воеводам изо всех полков з берегу и из украинных городов всем воеводам итти в Серпухов в сход к боярину и воеводе ко князю Федору Ивановичю Мстисловскому с товарищи; и сошодчися всем в Серпухов и стояти бы в Серпухове до ево государева указу береговым бояром и воеводам по полком по росписи». Надо полагать, что воеводы уже были готовы к такому приказу, поскольку не прошло и двух дней после его отправки в полки, как 28 июня «бояре и воевода з берегу изо всех полков и воеводы все из украинных городов сошлись по государеву указу все в Серпухов в сход к боярину и воеводе ко князю Федору Ивановичю Мстисловскому». 
    В эти же дни были приведены в боевую готовность и укрепления Москвы и подмосковных монастырей (Симонова и Новодевичьего) на случай осады, назначены начальные люди и «по воротам и по башнем росписаны головы да дети боярские и з датошными людми, да головы стрелецкие с приказами». Приведен был в боевую готовность и Троице-Сергиев монастырь.

    Еще одно графическое изображение Москвы конца XVI в.

    28 июня командующий соединенной русской ратью князь Ф.И. Мстиславский получил новый приказ – идти со всеми полками к Москве, поскольку «государю учинилась прямая весть, что крымской царь в войну людей не роспущает, точма идет к Москве». В приказе отмечалось, чтобы воевода поспешил, ибо он с войском должен прибыть к столице как минимум на два дня раньше Гази-Гирея для того, «чтоб до царева приходу полки урядить», поскольку «хочот государь с крымским царем на прямое дело стать у Москвы». В приказе также содержалось требование воеводе устроить города «по берегу» к «осаде», а на Оке оставить (а вот и 300 спартанцев – Thor) «дворенина добраво, а с ним детеи боярских триста человек добрых изо всех полков для того: как царь перелезет реку, и государю бы то было весно».
    Отступая с окского рубежа к Москве, князь Мстиславский во исполнение царского наказа оставил арьергард под началом сына боярского С.Б. Колтовского (многочисленное семейство Колтовских сидело в Каширском, Тарусском и Коломенском уездах, «а с ним триста человек детей боярских добрых о дву конь изо всех полков» с задачей «как придет крымской царь к берегу к Оке реке и в коих местех Оку перелезет, и ему, Степану, с тем быти вскоре к государю к Москве; а будет мочно Степану Колтовскому над резвыми передовыми людьми, которые вскоре Оку реку перелезут, поиск учинить и Степану над крымскими над резвыми перелазными людьми по государеву наказу чинить поиск сколько бог поможет».

    Русский сын боярский XVI в. И, поскольку уж очень хорош у него конь, то будем считать, что это выборный сын боярский

    Увы, не нашлось тогда на Руси святой своего Геродота, который воспел бы подвиг трехсот «добрых детей боярских», на плечи которых легла опасная, если не самоубийственная, миссия. Во всяком случае, несколькими днями позже посланный навстречу татарам с 500 детьми боярскими и их послужильцами «промышлять над крымскими передовыми людьми и проведывать допряма про крымсково царя приходу» дедиловский воевода князь В.И. Ростовский-Бахтеяров столкнулся с татарскими «резвецами» на Пахре и были ими разбит, ранен и сам-друг сумел оторваться от преследователей и «прибежать» в русский лагерь с донесением, «что пришли на него на Похру реку многие люди (татары – Thor) и ево розогнали». Степану и его людям повезло больше – им удалось не попасть под удар неприятеля и добыть нужные вести. Под утро 3 июля Колтовской прискакал в Москву и сообщил, что «идет крымской царь прямо к Москве, а войны от себя нигде не роспустил». Ну а дальше было сражение, бегство хана обратно на юг «с великим страхованием и ужасом тою же сакмою» назад, преследование бегущих и чествование победителей. По старинному московскому обычаю воеводам, начальным людям и рядовым ратникам были выданы наградные «денги» согласно их «дородству» – большим воеводам, Мстиславскому и Годунову по «золотому притугальскому», другим воеводам и головам – «по золотому корабленому», «золотому полуторному», «золотому московскому» и «золотому», жильцом и дворяном из городов по выбору по ноугородке золоченой», «детем боярским ноугородки золоченые и деньги золоченые, и ноугородки белые – по росписи; а стрельцом ноугородки белые; и всем ратным людям давано государево жалование по росписи, по человеку смотря».

    "Новгородка" (одна из многих)

    И еще русские наградные монеты XVI в.