crazy Некоторым образом такой небольшой непричесанный, написанный экспромтом, UPD к предыдущему посту.
Если покопаться в истории, то нетрудно заметить, что, как правило, во главе социальных движений стоят, скажем так, не самые захудалые и бедные вожди, не мужицкой кости – хотя, даже если копнуть происхождение пусть даже и вождей мужицкой кости, то, опять же как правило, в большинстве случаев они происходят из «сильных домов» (Пьер Клерг из Монтайю). И в силу своего статуса они стоят над основной массой того же крестьянства, обладая более широким кругозором и пр. Аналогично можно развить этот тезис и дальше. Согласитесь, что все-таки между интересами какого-нибудь Рюриковича, обладающего сотнями и тысячами дес. земли и сотнями и тысячами душ мужиков, и мелкопоместным (а то и вообще беспоместным) рядовым дворянином (или там сыном боярским, если вести речь о более ранних временах) есть существенная разница. Взять хотя бы ту же саму Россию времен Ивана Грозного – т.н. господствующий класс, те самые землевладельцы, которые эксплуатируют угнетенное крестьянство (которое, между прочим, вооружено до зубов), четко поделен на страты, и сообщение между этими стратами, скажем так, достаточно затруднено. Для рядового сына боярского попасть на вершину, стать приближенным к государю нереально (а те случаи, которые и имели место быть, связаны обычно с различными сугубо субъективными обстоятельствами – удачный брак и т.п.). И, по большому счету, о какой классовой общности можно вести речь между украинным сыном боярским, поверстанным из казаков, и родовитым московским боярином? Класс предстает при таком раскладе некоей абстракцией, сферическим конем в вакууме, с которым удобно работать на бумаге, но сложно общаться в реальности.
Вообще, складывается, впечатление, что водораздел, особенно в патриархальных, аграрных обществах, скованных традициями, скорее проходил по линии «наши – не наши», чем по классовым или каким иным подобного рода границам. «Свой» дворянин для мужика был ближе, чем мужик из соседней, «ненашей» деревни (и к тому же «принадлежащий» другому дворянину). Чем можно объяснить, когда мужики одного села под начальством своего господина, вооружившись всяким дубьем, а то и более серьезным оружием, ходят в походы на соседей? Уж всяко разно классового чувства, объединяющего мужиков разных деревень против «бар», здесь нет.
«Классовое чувство»… По мне – так это изобретение яйцеголовых интеллектуалов. Нет, безусловно, те же мужики четко ощущали разницу между собой и сеньором, и, лично у меня, складывается впечатление, что до поры до времени они не придавали этому серьезного значения – до той поры, пока сеньор не начинал «борзеть» и брать на себя лишнее, с точки зрения мужиков, или же пока сеньор не переставал исполнять свои обязанности перед «мужицким» миром», переставал исполнять негласный «общественный договор». Вот тогда и возникали эксцессы, подобные «Жакерии» или нашей Пугачевщине.Кстати, примечательная фраза из «Монтайю»: «Борьба между благородными и неблагородными в нашем маленьком уголке Пиренеев была почти так же несущественна, как в наши дни гипотетический конфликт между теми, кто награжден орденом Почетного Легиона, и теми, кто им не награжден… Благородное звание едва ли превосходило достоинством награду или медаль, передаваемую из поколения в поколение… Надо ли добавлять, что на высоте 1300 м., в деревнях, где благородное сословие было почти таким же убогим, как и «низкое», речь может идти разве что о шоколадной медальке? Разгрызть ее можно с наслаждением, но обладание столь скромным знаком отличия не порождает интенсивной социальной ревности…».
И еще один момент – если говорить прямо и откровенно, все эти идеи, от демократии до классовой борьбы и прочих, им подобных (неважно, в какие наряды они бы рядились), рождались и служили лишь для одной цели – оправданию борьбы за власть. Причем, что самое забавное, изобретали их интеллектуалы, которых вряд ли можно отнести к разряду угнетенных и эксплуатируемых (согласитесь, что мужик, пашущий с утра до вечера в поле и стоящий за станком, не способен в силу ограниченного кругозора и недостаточного образования изобрести нечто, способное за 10 дней потрясти мир), а аутсайдеры из числа господствующего «класса» (воспользуемся классическим термином), взяв на вооружение эту идею, использовали ее как таран, посредством которого взламывали дверь в коридоры власти. Но бороться против системы в одиночку сложно, отсюда и необходимость в создании опоры в обществе, посредством индоктринации изобретенной идеи-тарана в сознание набираемых соратников (мы с вами одной крови, ты и я). А идея, овладевшая массами, становится реальной силой (опять же классика).
Как то так выходит, звиняйте, коли чего не так ляпнул – во всем виновато аццкое пекло – в тени за 30…
Если покопаться в истории, то нетрудно заметить, что, как правило, во главе социальных движений стоят, скажем так, не самые захудалые и бедные вожди, не мужицкой кости – хотя, даже если копнуть происхождение пусть даже и вождей мужицкой кости, то, опять же как правило, в большинстве случаев они происходят из «сильных домов» (Пьер Клерг из Монтайю). И в силу своего статуса они стоят над основной массой того же крестьянства, обладая более широким кругозором и пр. Аналогично можно развить этот тезис и дальше. Согласитесь, что все-таки между интересами какого-нибудь Рюриковича, обладающего сотнями и тысячами дес. земли и сотнями и тысячами душ мужиков, и мелкопоместным (а то и вообще беспоместным) рядовым дворянином (или там сыном боярским, если вести речь о более ранних временах) есть существенная разница. Взять хотя бы ту же саму Россию времен Ивана Грозного – т.н. господствующий класс, те самые землевладельцы, которые эксплуатируют угнетенное крестьянство (которое, между прочим, вооружено до зубов), четко поделен на страты, и сообщение между этими стратами, скажем так, достаточно затруднено. Для рядового сына боярского попасть на вершину, стать приближенным к государю нереально (а те случаи, которые и имели место быть, связаны обычно с различными сугубо субъективными обстоятельствами – удачный брак и т.п.). И, по большому счету, о какой классовой общности можно вести речь между украинным сыном боярским, поверстанным из казаков, и родовитым московским боярином? Класс предстает при таком раскладе некоей абстракцией, сферическим конем в вакууме, с которым удобно работать на бумаге, но сложно общаться в реальности.
Вообще, складывается, впечатление, что водораздел, особенно в патриархальных, аграрных обществах, скованных традициями, скорее проходил по линии «наши – не наши», чем по классовым или каким иным подобного рода границам. «Свой» дворянин для мужика был ближе, чем мужик из соседней, «ненашей» деревни (и к тому же «принадлежащий» другому дворянину). Чем можно объяснить, когда мужики одного села под начальством своего господина, вооружившись всяким дубьем, а то и более серьезным оружием, ходят в походы на соседей? Уж всяко разно классового чувства, объединяющего мужиков разных деревень против «бар», здесь нет.
«Классовое чувство»… По мне – так это изобретение яйцеголовых интеллектуалов. Нет, безусловно, те же мужики четко ощущали разницу между собой и сеньором, и, лично у меня, складывается впечатление, что до поры до времени они не придавали этому серьезного значения – до той поры, пока сеньор не начинал «борзеть» и брать на себя лишнее, с точки зрения мужиков, или же пока сеньор не переставал исполнять свои обязанности перед «мужицким» миром», переставал исполнять негласный «общественный договор». Вот тогда и возникали эксцессы, подобные «Жакерии» или нашей Пугачевщине.Кстати, примечательная фраза из «Монтайю»: «Борьба между благородными и неблагородными в нашем маленьком уголке Пиренеев была почти так же несущественна, как в наши дни гипотетический конфликт между теми, кто награжден орденом Почетного Легиона, и теми, кто им не награжден… Благородное звание едва ли превосходило достоинством награду или медаль, передаваемую из поколения в поколение… Надо ли добавлять, что на высоте 1300 м., в деревнях, где благородное сословие было почти таким же убогим, как и «низкое», речь может идти разве что о шоколадной медальке? Разгрызть ее можно с наслаждением, но обладание столь скромным знаком отличия не порождает интенсивной социальной ревности…».
И еще один момент – если говорить прямо и откровенно, все эти идеи, от демократии до классовой борьбы и прочих, им подобных (неважно, в какие наряды они бы рядились), рождались и служили лишь для одной цели – оправданию борьбы за власть. Причем, что самое забавное, изобретали их интеллектуалы, которых вряд ли можно отнести к разряду угнетенных и эксплуатируемых (согласитесь, что мужик, пашущий с утра до вечера в поле и стоящий за станком, не способен в силу ограниченного кругозора и недостаточного образования изобрести нечто, способное за 10 дней потрясти мир), а аутсайдеры из числа господствующего «класса» (воспользуемся классическим термином), взяв на вооружение эту идею, использовали ее как таран, посредством которого взламывали дверь в коридоры власти. Но бороться против системы в одиночку сложно, отсюда и необходимость в создании опоры в обществе, посредством индоктринации изобретенной идеи-тарана в сознание набираемых соратников (мы с вами одной крови, ты и я). А идея, овладевшая массами, становится реальной силой (опять же классика).
Как то так выходит, звиняйте, коли чего не так ляпнул – во всем виновато аццкое пекло – в тени за 30…