crazy Вчера получил на почте заказанную с месяц назад книгу В.В. Калугина «Андрей Курбский и Иван Грозный» (вот интересно, насколько то издание, которое у меня сейчас на руках, соответствует требованиям авторского права?).
Перелистывая ее (по своему обыкновению) в поисках «вкусных» мест, обратил внимание (точнее, не обратил, а, скажем так, вдруг торкнуло, ибо об этом я знал и раньше, но как-то особо не задумывался над этим) на тот факт, что пресловутая «История о великом князе Московском», которая полагается одним из наиболее важных источников по истории Tyrann’a и его тиранств, почитай, почти сто лет пролежала под спудом и оказалась вдруг востребована на закате следующего столетия (и на закате Московского царства, в преддверии петровских реформ – хм, а ведь при Федоре Алексеевиче не только определенная полонизация наблюдается при дворе, но и резкое обострение борьбы придворных кланов и группировок, и попытка аристократического реванша, и борьба с ним – и в этом ряду стоит истребление разрядных книг, этих местнических справочников, кстати, уж простите за нагромождение фраз, но пишу экспромтом, мысли сами по себе возникают и притекают одна за другой, именно в XVII в. частные разрядные книги получают широкое распространение и хождение, равно как и сам институт местничества).
Так вот, о чем это я? Ах вот о чем – В.В. Калугин, рассматривая варианты, предлагаемые разными авторами относительно времени написания ИВКМ, отмечал, что наиболее распространенная версия гласит, что сей опус князя был написан им в начале 70-х гг. (точнее, после 1572 г. и до 1575 г.), когда в Речи Посполитой разгорелась ожесточенная борьба вокруг выборов нового короля, и Курбский, опасаясь за свою жизнь и животы, попытался вмешаться в эту борьбу, сочинив устрашающий памфлет о тиранствах Wassilevitz’a. Однако, по мнению исследователя, «если «история является предвыборным пкамфлетом и была рассчитана на более или менее широкий круг читателей, то почему она не сохранилась в списках или хотя бы в отрывках ранее последней четверти XVII в.? Чем можно объяснить почти столетнее упорное молчание о ней в литературе Юго-Западной и Московской Руси?» Молчат сторонники этой версии, не дают ответа на очевидный и коварный вопрос…
Сам Калугин склоняется к тому, чтобы считать ИВКМ произведением поздним, чем принято считать многими учеными, временем – примерно между 1579 и 1581 гг. И, учитывая общую обстановку и развязанную Стефаном Баторием идеологическую подготовку новой войны с Московским царством, я склонен согласиться с мнением историка, оспорив его умозаключения только в одном пункте – все-таки ИВКМ была памфлетом, очень хорошо укладывающимся в мейнстрим баториевской пропаганды времен Баториевой войны. Писал ли Курбский ИВКМ по заказу Батория или Замойского или же это был зов его души, крик, так-скать, сердца – это, по большому счету, не так уж и важно. «Вскоре после окончания Ливонской войны, – пишет Калугин, – после смерти князя Андрея (кстати, судя по всему, в отличие от, предположим, Сарыхозиных и Тетерина, Курбский не сумел найти общего языка с Баторием и явно не пользовался его расположением – Thor) и Грозного книга потеряла актуальность в Речи Посполитой…». По всему выходит, что Курбский взялся за дело по своей инициативе и несколько припоздал с обличениями – когда он закончил ИВКМ, перед Баторием и Замойским после псковской конфузии стояла уже другая задача, и труд всей жизни беглого князя оказался невостребованным, тем более что под рукой были Гваньини и Одерборн…
Пы.Сы. к этой части - о самом Курбском в Речи Посполитой помнили долго, в том числе и как борца с тиранией Ивана Грозного. А вот ИВКМ - о ней почему-то забыли (или не знали вовсе). К чему бы это?
Еще одна деталь, на которую обратил внимание другой исследователь творчества князя, К.Ю. Ерусалимский. Он отмечал, что «социальные смыслы распространения списков Сборника Курбского нуждаются в дальнейшем исследовании. До последних лет царствования Петра I Сборник копировался главным образом для библиотек знати и высших слоев духовенства…». И далее историк отмечал, что ИВКМ и другие произведения князя, «оказавшись в библиотеке рядом с другими книгами или сам по себе, становится источником по истории самосознания своих читателей и владельцев». И еще пара цитат от Ерусалимского: «Брошенный Курбским вызов тирании иногда воспринимался как вызов власти как таковой. Особенно заметным такие подтексты становились в эпохи, когда возрастало противостояние между властью и оппозицией». И другая: «В 1690-е годы в чудовском (то еще кубло – Гришка Отрепьев отсюда родом – Thor) окружении возник тираноборческий текст на основе Истории Курбского. Переработку Истории в Панинском виде Сборника отличает тенденция устранять подробности военной истории, сохраняя разделы о казнях и гонениях». И еще вкусняшка – «Списки сборника хранились в библиотеках Василия Васильевича и Дмитрия Михайловича Голицыных…». Скажете - случайность, совпадение?
Перелистывая ее (по своему обыкновению) в поисках «вкусных» мест, обратил внимание (точнее, не обратил, а, скажем так, вдруг торкнуло, ибо об этом я знал и раньше, но как-то особо не задумывался над этим) на тот факт, что пресловутая «История о великом князе Московском», которая полагается одним из наиболее важных источников по истории Tyrann’a и его тиранств, почитай, почти сто лет пролежала под спудом и оказалась вдруг востребована на закате следующего столетия (и на закате Московского царства, в преддверии петровских реформ – хм, а ведь при Федоре Алексеевиче не только определенная полонизация наблюдается при дворе, но и резкое обострение борьбы придворных кланов и группировок, и попытка аристократического реванша, и борьба с ним – и в этом ряду стоит истребление разрядных книг, этих местнических справочников, кстати, уж простите за нагромождение фраз, но пишу экспромтом, мысли сами по себе возникают и притекают одна за другой, именно в XVII в. частные разрядные книги получают широкое распространение и хождение, равно как и сам институт местничества).
Так вот, о чем это я? Ах вот о чем – В.В. Калугин, рассматривая варианты, предлагаемые разными авторами относительно времени написания ИВКМ, отмечал, что наиболее распространенная версия гласит, что сей опус князя был написан им в начале 70-х гг. (точнее, после 1572 г. и до 1575 г.), когда в Речи Посполитой разгорелась ожесточенная борьба вокруг выборов нового короля, и Курбский, опасаясь за свою жизнь и животы, попытался вмешаться в эту борьбу, сочинив устрашающий памфлет о тиранствах Wassilevitz’a. Однако, по мнению исследователя, «если «история является предвыборным пкамфлетом и была рассчитана на более или менее широкий круг читателей, то почему она не сохранилась в списках или хотя бы в отрывках ранее последней четверти XVII в.? Чем можно объяснить почти столетнее упорное молчание о ней в литературе Юго-Западной и Московской Руси?» Молчат сторонники этой версии, не дают ответа на очевидный и коварный вопрос…
Сам Калугин склоняется к тому, чтобы считать ИВКМ произведением поздним, чем принято считать многими учеными, временем – примерно между 1579 и 1581 гг. И, учитывая общую обстановку и развязанную Стефаном Баторием идеологическую подготовку новой войны с Московским царством, я склонен согласиться с мнением историка, оспорив его умозаключения только в одном пункте – все-таки ИВКМ была памфлетом, очень хорошо укладывающимся в мейнстрим баториевской пропаганды времен Баториевой войны. Писал ли Курбский ИВКМ по заказу Батория или Замойского или же это был зов его души, крик, так-скать, сердца – это, по большому счету, не так уж и важно. «Вскоре после окончания Ливонской войны, – пишет Калугин, – после смерти князя Андрея (кстати, судя по всему, в отличие от, предположим, Сарыхозиных и Тетерина, Курбский не сумел найти общего языка с Баторием и явно не пользовался его расположением – Thor) и Грозного книга потеряла актуальность в Речи Посполитой…». По всему выходит, что Курбский взялся за дело по своей инициативе и несколько припоздал с обличениями – когда он закончил ИВКМ, перед Баторием и Замойским после псковской конфузии стояла уже другая задача, и труд всей жизни беглого князя оказался невостребованным, тем более что под рукой были Гваньини и Одерборн…
Пы.Сы. к этой части - о самом Курбском в Речи Посполитой помнили долго, в том числе и как борца с тиранией Ивана Грозного. А вот ИВКМ - о ней почему-то забыли (или не знали вовсе). К чему бы это?
Еще одна деталь, на которую обратил внимание другой исследователь творчества князя, К.Ю. Ерусалимский. Он отмечал, что «социальные смыслы распространения списков Сборника Курбского нуждаются в дальнейшем исследовании. До последних лет царствования Петра I Сборник копировался главным образом для библиотек знати и высших слоев духовенства…». И далее историк отмечал, что ИВКМ и другие произведения князя, «оказавшись в библиотеке рядом с другими книгами или сам по себе, становится источником по истории самосознания своих читателей и владельцев». И еще пара цитат от Ерусалимского: «Брошенный Курбским вызов тирании иногда воспринимался как вызов власти как таковой. Особенно заметным такие подтексты становились в эпохи, когда возрастало противостояние между властью и оппозицией». И другая: «В 1690-е годы в чудовском (то еще кубло – Гришка Отрепьев отсюда родом – Thor) окружении возник тираноборческий текст на основе Истории Курбского. Переработку Истории в Панинском виде Сборника отличает тенденция устранять подробности военной истории, сохраняя разделы о казнях и гонениях». И еще вкусняшка – «Списки сборника хранились в библиотеках Василия Васильевича и Дмитрия Михайловича Голицыных…». Скажете - случайность, совпадение?