Исланова стравка...
Давненько я не брал в руки шашек, т.е. не писал оригинальных внушительных батальных полотен. Кажется, после Рингенской истории не было ничего подобного - надо исправиться. Потому, наплевав на все, вчера и сегодня вечером поработал над одним неизвестным (за очень, очень редким исключением) сюжетом из истории почти 300-летнего русско-крымского противостояния. Итак, история с продолжением начинается... Ах да, небольшое предуведомление - прошу заранее у уважаемых читателей прощения за преднамеренный отказ от перевода на современный язык цитат из документов и летописей того времени - честное слово, рука не поднимается портить такие сочные выражения, уж не обессудьте!
В одном малоизвестном русском летописце, записи в котором заканчиваются 7038 годом, есть интересная запись: «В лето 7036 септября 15 приходил изгоном Ислан с тотары, крымскии царь, и была стравка на Оке и на усть Осетра»… И дальше неизвестный книжник добавил, смутясь, не иначе, свой краткости (ну а как читатель спросит потом – а что дальше то было, чем вся история закончилась то?): «И князь Федор Мстиславскои и иные воеводы отбили тотар от берега».
Вот так, в 1527 г. пришел Ислам-Гирей с «тотары» «изгоном» («Словарь русского языка XI-XVII вв.» определяет значение слова «изгон» в данном случае как «внезапное нападение», напасть «тайно, неожиданно, дерзко», а упомянутую выше «стравку» – как «боевую стычку». У Даля по поводу «стравки» сказано примерно тоже самое – «боевая военная стычка, сшибка, сраженье». Одним словом, судя по всему, «прямого дела», которое согласно тому же «Словарю» определяется как «открытый бой с главными силами противника», не случилось, а все ограничилось стычками между отдельными «резвыми людми» с обеих сторон и безуспешными попытками татар прощупать возможность переправы на тот берег Оки, ну а дальше – дальше, наверно, если бы все сошло бы благополучно, по быстрому нахватать полону и унести, дай Аллах ноги, пока русские воеводы не проснулись от богатырского сна), да и ушел несолоно хлебавши. Но эта летописная весточка очень уж краткая (хотя и весьма красноречивая). А что по этому поводу говорят другие летописи и, что самое главное, разрядные книги? И так ли уж неожиданно, «изгоном», напал «Ислам царь» на государеву украйну?
Для того, чтобы ответить на эти вопросы, необходимо отмотать ленту времени на несколько лет назад и посмотреть, что творилось в Восточной Европе, в треугольнике Москва-Крым-Литва, в 20-х гг. XVI столетия.
Смерть Мухаммед-Гирея I в Астрахани в 1523 г. (как писал русский летописец, «безбожный Магмед Кирей царь подвижеся ис Перекопи со своею братьею и с своими детми, пришед в Азътаракань, одолев възгордеся зело; и съгласившеся в Азтаракани сущии нагаи и убиша царя и сына его проклятаго, и прочих крымских врагов избиша…») привела к обострению борьбы за власть в Крыму и расколу в семействе Гиреев. «Замятня» в Крыму растянулась почти на полтора десятка лет (считая от гибели Мухаммед-Гирея до убийства в 1537 г. Ислам-Гирея, его сына и, пожалуй, главного возмутителя спокойствия в ханстве). Однако усобицы – усобицами, однако от практики набегов на соседей с целью поживиться «ясырем»-рабами, скотом и прочими «животами» в Крыму никто, ни знать, «правое руки и левое Великого улуса темъники и тисечники, и сотники, и вланы, князья», ни рядовые татары, отказываться не собирался, тем более что и обстановка в определенной степени благоприятствовала их организации. Слабость ханской власти, неспособной хотя бы отчасти сдержать хищнические устремления своих подданных, открывала широкую дорогу для предприимчивых и готовых рискнуть ради богатой добычи «вланов, князей и мурз» и их людей. Более того, и борющиеся за власть Саадет-Гирей и его племянник Ислам-Гирей сами были отнюдь не против направить энергию аристократии наружу, тем самым снимая напряжение внутри самого Крыма и облегчая себе жизнь. Конечно, крупномасштабных, подобных экспедиции 1521 г., походов на литовскую и московскую «украины» слабая ханская власть организовать не могла. Однако небольшие отряды татар регулярно совершали внезапные нападения на «неверных», пробуя на прочность их оборону. Но иногда, когда враждующим группировкам и кланам удавалось на время достичь некоего подобия согласия, вероятность большого похода за добычей резко возрастала, и облака, беспрестанно клубившиеся на юге, вдруг разражались грозой – очередным «крымским смерчем».
Саадет-гиреева денежка (если не врут нумизматы):
Примерно так обстояли дела в 1526 г., когда Ислам-Гирей «възложыл на себе на шыю веревъку» и явился под Перекопом, «поведаючы» дяде своему, действующему крымскому «царю» Саадет-Гирею, «ижъ хочу я, братъ ваш, абы ведали прыятели и непрыятели по правъде, и тыи непрыятели, которыи далеко мешъкаютъ, ижъ с тобою стою противъку имъ съ саблею и зъ древцомъ, а никому не служу, только тебе». Обрадованный таким решением племянника дядюшка, как он писал позднее Сигизмунду I, немедля «отпустил» тому «тот гневъ мой» и по-царски пожаловал блудного родственника. Брат Саадет-Гирея, Сахиб-Гирей, лишился звания ханского преемника-калги на столе Великого улуса, будучи пожалован взамен городками на Днепре (прежде всего Ислам-Кермен на Таванском перевозе, «наряженный» еще Менгли-Гиреем, который в городе том «людей азапов положил» и на тех гарнизонных людей установил жалование, «алафу положил», требуя с Сигизмунда той алафы ежегодной 4,5 тыс. золотых). Калгой же стал теперь прощенный племянник (кстати, Сахиб-Гирей, похоже, не жаловал Ислам-Гирея, и решение Саадет-Гирея только усилило «приязнь» бывшего калги и будущего крымского «царя» к калге новоявленному). Титул калги был дополнен также и передачей Ислам-Гирею ключа от Крыма – Перекопа (что долженствовало свидетельствовать то ли о полном доверии, установившемся между дядей и племянником, то ли о том, что Саадет-Гирей решил последовать совету держать друзей близко, а врагов еще ближе – «в Перекопе водле себе есьми его посадил»).
А это как бы портрет Саадет-Гирея (так художник видит):
Но для нашей истории интереснее и важнее не столько сам факт примирения (пусть и временного) враждующих сторон в Крыму и изменения политического ландшафта Великого улуса, сколько последствия этой перемены. В своем послании Сигизмунду I Саадет-Гирей, известив польского короля и великого князя литовского о случившемся счастье, намекнул «брату своему», что теперь, когда семейство Гиреев воссоединилось, «которыи князи, вланы и мурзы в панъстве нашомъ в росторжъце были», те теперь «вси в одинотстве с нами стали», И дальше хан как бы невзначай обмолвился, что теперь «для тых прычын тое надеи, иж кожъдому непрыятелю нашому непрыязни окажемъ и доведемъ». А причин, по которым Саадет-Гирей мог показать «непрыязнь» свою Сигизмунду, было более чем достаточно. Хан напомнил Сигизмунду, что тот, как только Саадет-Гирей воссел на отцовском столе, его «какъ бы за ништо видячи», «николи не хотел если прыслати до мене, брата своего, здоровъя моего навежаючи». Мало того, Сигизмунд еще и добрых «впоминков» к крымскому столу не присылал и «для того вельми одолжал». А «впоминки» те, кстати, были немалые – со времен Менгли-Гирея Польша и Великое княжество Литовское обязывались «в кождыи годь» слать в Крым 15 тыс. золотых деньгами и товарами. В условиях же, когда ногайский погром, учиненный в 1523 г., и гражданская война нанесли серьезнейший урон экономике ханства, эта сумма, да еще с учетом накопившегося долга, была Саадет-Гирею очень кстати. А тут еще хану вспомнились попытки Сигизмунда подружиться со злейшими врагами дома Гиреев ногайскими мурзами и слухи о желании короля отпустить на волю злейшего же врага Гиреев «заволского царя Шыг Ахмата», и успешное нападение черкасского старосты О. Дашкевича со своими людьми на Ислам-Кермен в 1523 г. Свои счеты к Сигизмунду были и у Ислам-Гирея.
Масла в огонь подлило послание от великого князя литовского! В нем он прямо и откровенно заявил Саадет-Гирею, «што ся дотычетъ тых упоминъковъ, которыи по доброи воли (выделено нами – Thor) отцу и брату твоему были отъ нас даиваны», так то потому лишь, что эти «впоминки» не ради какой-либо повинности, возложенной на себя великим княжеством, посылались в Крым. Нет, они отправлялись исключительно «для доброго братства и вернои прыязни», поскольку и Менгли-Гирей, и Мухаммед-Гирей «завъжъды на нашо писанье сами головами своими со всими царевичи и з людми своими на непрытеля нашого, где была потреба, хожывали». Поминки надо заслужить, между тем как Саадет-Гирей, писал Сигизмунд, «какъ селъ на царъстве своемъ, никоторое еси прыязни братъское намъ не въчынилъ, але завъжды люди твои панъства наши воевали и казили». И как в таком случае отправлять поминки, спрашивал «царя» Сигизмунд?
Одним словом, причин для того, чтобы отправить татарскую рать в очередной набег на земли великого княжества, было более чем достаточно. Пушки – последний довод королей. И если слова не действовали и поминки, на которые так рассчитывал и сам Саадет-Гирей, и его окружение, не говоря уже о Ислам-Гирее, Сахиб-Гирее и крымских «вланах, князьях и мурзах», все не приходили, то, может, свист стрел и запах дыма от подожженных сел и деревень сделают Сигизмунда и панов-раду сговорчивее?..
To be continued…
А. Ортелиус, 1590 г. Карта Крыма и Черного моря:
P.S. А если вы спросите - как там, насчет государева похода на Ригу и Полоцкой истории, отвечу - пока никак, прухи нет и не вытанцовываются они у меня. Но в списке d'inacheve, равно как и несколько других, они числятся, и как только появится свободное время - эти циклы я непременно завершу...
В одном малоизвестном русском летописце, записи в котором заканчиваются 7038 годом, есть интересная запись: «В лето 7036 септября 15 приходил изгоном Ислан с тотары, крымскии царь, и была стравка на Оке и на усть Осетра»… И дальше неизвестный книжник добавил, смутясь, не иначе, свой краткости (ну а как читатель спросит потом – а что дальше то было, чем вся история закончилась то?): «И князь Федор Мстиславскои и иные воеводы отбили тотар от берега».
Вот так, в 1527 г. пришел Ислам-Гирей с «тотары» «изгоном» («Словарь русского языка XI-XVII вв.» определяет значение слова «изгон» в данном случае как «внезапное нападение», напасть «тайно, неожиданно, дерзко», а упомянутую выше «стравку» – как «боевую стычку». У Даля по поводу «стравки» сказано примерно тоже самое – «боевая военная стычка, сшибка, сраженье». Одним словом, судя по всему, «прямого дела», которое согласно тому же «Словарю» определяется как «открытый бой с главными силами противника», не случилось, а все ограничилось стычками между отдельными «резвыми людми» с обеих сторон и безуспешными попытками татар прощупать возможность переправы на тот берег Оки, ну а дальше – дальше, наверно, если бы все сошло бы благополучно, по быстрому нахватать полону и унести, дай Аллах ноги, пока русские воеводы не проснулись от богатырского сна), да и ушел несолоно хлебавши. Но эта летописная весточка очень уж краткая (хотя и весьма красноречивая). А что по этому поводу говорят другие летописи и, что самое главное, разрядные книги? И так ли уж неожиданно, «изгоном», напал «Ислам царь» на государеву украйну?
Для того, чтобы ответить на эти вопросы, необходимо отмотать ленту времени на несколько лет назад и посмотреть, что творилось в Восточной Европе, в треугольнике Москва-Крым-Литва, в 20-х гг. XVI столетия.
Смерть Мухаммед-Гирея I в Астрахани в 1523 г. (как писал русский летописец, «безбожный Магмед Кирей царь подвижеся ис Перекопи со своею братьею и с своими детми, пришед в Азътаракань, одолев възгордеся зело; и съгласившеся в Азтаракани сущии нагаи и убиша царя и сына его проклятаго, и прочих крымских врагов избиша…») привела к обострению борьбы за власть в Крыму и расколу в семействе Гиреев. «Замятня» в Крыму растянулась почти на полтора десятка лет (считая от гибели Мухаммед-Гирея до убийства в 1537 г. Ислам-Гирея, его сына и, пожалуй, главного возмутителя спокойствия в ханстве). Однако усобицы – усобицами, однако от практики набегов на соседей с целью поживиться «ясырем»-рабами, скотом и прочими «животами» в Крыму никто, ни знать, «правое руки и левое Великого улуса темъники и тисечники, и сотники, и вланы, князья», ни рядовые татары, отказываться не собирался, тем более что и обстановка в определенной степени благоприятствовала их организации. Слабость ханской власти, неспособной хотя бы отчасти сдержать хищнические устремления своих подданных, открывала широкую дорогу для предприимчивых и готовых рискнуть ради богатой добычи «вланов, князей и мурз» и их людей. Более того, и борющиеся за власть Саадет-Гирей и его племянник Ислам-Гирей сами были отнюдь не против направить энергию аристократии наружу, тем самым снимая напряжение внутри самого Крыма и облегчая себе жизнь. Конечно, крупномасштабных, подобных экспедиции 1521 г., походов на литовскую и московскую «украины» слабая ханская власть организовать не могла. Однако небольшие отряды татар регулярно совершали внезапные нападения на «неверных», пробуя на прочность их оборону. Но иногда, когда враждующим группировкам и кланам удавалось на время достичь некоего подобия согласия, вероятность большого похода за добычей резко возрастала, и облака, беспрестанно клубившиеся на юге, вдруг разражались грозой – очередным «крымским смерчем».
Саадет-гиреева денежка (если не врут нумизматы):
Примерно так обстояли дела в 1526 г., когда Ислам-Гирей «възложыл на себе на шыю веревъку» и явился под Перекопом, «поведаючы» дяде своему, действующему крымскому «царю» Саадет-Гирею, «ижъ хочу я, братъ ваш, абы ведали прыятели и непрыятели по правъде, и тыи непрыятели, которыи далеко мешъкаютъ, ижъ с тобою стою противъку имъ съ саблею и зъ древцомъ, а никому не служу, только тебе». Обрадованный таким решением племянника дядюшка, как он писал позднее Сигизмунду I, немедля «отпустил» тому «тот гневъ мой» и по-царски пожаловал блудного родственника. Брат Саадет-Гирея, Сахиб-Гирей, лишился звания ханского преемника-калги на столе Великого улуса, будучи пожалован взамен городками на Днепре (прежде всего Ислам-Кермен на Таванском перевозе, «наряженный» еще Менгли-Гиреем, который в городе том «людей азапов положил» и на тех гарнизонных людей установил жалование, «алафу положил», требуя с Сигизмунда той алафы ежегодной 4,5 тыс. золотых). Калгой же стал теперь прощенный племянник (кстати, Сахиб-Гирей, похоже, не жаловал Ислам-Гирея, и решение Саадет-Гирея только усилило «приязнь» бывшего калги и будущего крымского «царя» к калге новоявленному). Титул калги был дополнен также и передачей Ислам-Гирею ключа от Крыма – Перекопа (что долженствовало свидетельствовать то ли о полном доверии, установившемся между дядей и племянником, то ли о том, что Саадет-Гирей решил последовать совету держать друзей близко, а врагов еще ближе – «в Перекопе водле себе есьми его посадил»).
А это как бы портрет Саадет-Гирея (так художник видит):
Но для нашей истории интереснее и важнее не столько сам факт примирения (пусть и временного) враждующих сторон в Крыму и изменения политического ландшафта Великого улуса, сколько последствия этой перемены. В своем послании Сигизмунду I Саадет-Гирей, известив польского короля и великого князя литовского о случившемся счастье, намекнул «брату своему», что теперь, когда семейство Гиреев воссоединилось, «которыи князи, вланы и мурзы в панъстве нашомъ в росторжъце были», те теперь «вси в одинотстве с нами стали», И дальше хан как бы невзначай обмолвился, что теперь «для тых прычын тое надеи, иж кожъдому непрыятелю нашому непрыязни окажемъ и доведемъ». А причин, по которым Саадет-Гирей мог показать «непрыязнь» свою Сигизмунду, было более чем достаточно. Хан напомнил Сигизмунду, что тот, как только Саадет-Гирей воссел на отцовском столе, его «какъ бы за ништо видячи», «николи не хотел если прыслати до мене, брата своего, здоровъя моего навежаючи». Мало того, Сигизмунд еще и добрых «впоминков» к крымскому столу не присылал и «для того вельми одолжал». А «впоминки» те, кстати, были немалые – со времен Менгли-Гирея Польша и Великое княжество Литовское обязывались «в кождыи годь» слать в Крым 15 тыс. золотых деньгами и товарами. В условиях же, когда ногайский погром, учиненный в 1523 г., и гражданская война нанесли серьезнейший урон экономике ханства, эта сумма, да еще с учетом накопившегося долга, была Саадет-Гирею очень кстати. А тут еще хану вспомнились попытки Сигизмунда подружиться со злейшими врагами дома Гиреев ногайскими мурзами и слухи о желании короля отпустить на волю злейшего же врага Гиреев «заволского царя Шыг Ахмата», и успешное нападение черкасского старосты О. Дашкевича со своими людьми на Ислам-Кермен в 1523 г. Свои счеты к Сигизмунду были и у Ислам-Гирея.
Масла в огонь подлило послание от великого князя литовского! В нем он прямо и откровенно заявил Саадет-Гирею, «што ся дотычетъ тых упоминъковъ, которыи по доброи воли (выделено нами – Thor) отцу и брату твоему были отъ нас даиваны», так то потому лишь, что эти «впоминки» не ради какой-либо повинности, возложенной на себя великим княжеством, посылались в Крым. Нет, они отправлялись исключительно «для доброго братства и вернои прыязни», поскольку и Менгли-Гирей, и Мухаммед-Гирей «завъжъды на нашо писанье сами головами своими со всими царевичи и з людми своими на непрытеля нашого, где была потреба, хожывали». Поминки надо заслужить, между тем как Саадет-Гирей, писал Сигизмунд, «какъ селъ на царъстве своемъ, никоторое еси прыязни братъское намъ не въчынилъ, але завъжды люди твои панъства наши воевали и казили». И как в таком случае отправлять поминки, спрашивал «царя» Сигизмунд?
Одним словом, причин для того, чтобы отправить татарскую рать в очередной набег на земли великого княжества, было более чем достаточно. Пушки – последний довод королей. И если слова не действовали и поминки, на которые так рассчитывал и сам Саадет-Гирей, и его окружение, не говоря уже о Ислам-Гирее, Сахиб-Гирее и крымских «вланах, князьях и мурзах», все не приходили, то, может, свист стрел и запах дыма от подожженных сел и деревень сделают Сигизмунда и панов-раду сговорчивее?..
To be continued…
А. Ортелиус, 1590 г. Карта Крыма и Черного моря:
P.S. А если вы спросите - как там, насчет государева похода на Ригу и Полоцкой истории, отвечу - пока никак, прухи нет и не вытанцовываются они у меня. Но в списке d'inacheve, равно как и несколько других, они числятся, и как только появится свободное время - эти циклы я непременно завершу...